— двадцать седьмой день месяца сетей, 1904 год.

Сквозь сон он чувствует прохладное прикосновение к своему раскаленному лбу. Вздрагивает и едва ли не стонет от облегчения. Тянется вслед за исчезающим приятным чувством, но кто-то осторожно дергает его за мокрую, отросшую уже порядком челку и Крис с огромным трудом открывает слипающиеся глаза. Упирается мутным взглядом в чей-то плывущий и постоянно меняющий очертания силуэт и только по запаху определяет, кто перед ним находится. Аромат влажной древесины и мха, сырой земли, мешочков с пряными травами, брошенными в огонь, потрескивающих дубовых поленьев и густой листвы. Теплая летняя ночь, прозрачные капли росы и что-то легкое, сладкое, очень похожее на липу. Дом и уют, покой и защита, семья – так пахнет для него Ксандр. Его запах остается неизменным с самой первой их встречи и лишь иногда в него могут примешиваться сторонние ноты, выдающие его редкие эмоции. Вот как сейчас – шлейф молодого кедра смешивается с едва заметным оттенком на перепрелую траву. Облегчение и угасающее беспокойство. Рейгн улыбается слабо и садится, касаясь холодного пола босыми ступнями.

- Отвар наконец готов. Горький, пей по чуть-чуть. – Ворон вкладывает ему в ладонь аккуратно глиняную кружку с теплым напитком и придерживает за руку, помогая сделать первый глоток. Крис морщится, но послушно вливает в себя варево, чувствуя, как пищевод скручивает тугим узлом от густой словно смола жидкости. – Через пару часов температура придет в норму. А теперь давай-ка посмотрим, что там у тебя под повязками.

- Есть какие-нибудь новости по интересующему нас вопросу? – Он поднимает руки, позволяя мужчине снять импровизированные бинты из пущенной на благое дело старой простыни, пожертвованной из общедомового фонда Венной, и вскидывает вопросительно брови, услышав неопределенный смешок. То ли Ксандр так до сих пор и не получил весточки от своего связного, то ли недоволен состоянием его ран. Однако длинные, некогда глубокие порезы от когтей, что кровавым росчерком оставили на память на его ребрах и животе Стражи, выглядят сейчас вполне себе достойно и почти уже не кровоточат, хотя поначалу Крис думал, что так просто не отделается – они воспалились и начали гноить, и чесались так, что хотелось содрать с костей вместе с кожей и мясо, только бы прекратить это издевательство. – Что? Все отлично, разве нет?

- Да… Да, все замечательно. – Крис различает в голосе Ксандра неуверенность и сомнение, смотрит на него выжидающе, но тот только отмахивается, пряча проскользнувшее во взгляде беспокойство за ледяным спокойствием. Мужчина открывает баночку с темно-зеленого цвета мазью и в нос тут же бьет мерзкий запах застоявшегося болота и тины. Крис фыркает, передергивает плечами, но сразу об этом жалеет – боль в потревоженных ребрах отдает в спину, прокатывается по позвоночнику жгучей волной и Рейгн ругается сквозь зубы. Ксандр смотрит на него строго и указывает на постель. – Ложись и лежи смирно. Новости есть. Тебя готовы выслушать. Как только раны зарубцуются мы договоримся о встрече.

- Зачем ждать? Если через пару часов температура спадет, то к вечеру я буду в порядке, а значит можно встретиться и обсудить все уже сегодня. Чем быстрее мы сможем прийти к соглашению, тем скорее Феликс будет здоров. – Рейгн дергается, ощущая, как прохладные пальцы касаются порезов, и холодная мазь укрывает их тонким слоем. Жечь начинает немилосердно, но он терпит и лишь сдвинутые к переносице брови выдают его недовольство.

- Ишь какой резвый. Хорошо, я уточню, есть ли возможность устроить встречу этим вечером, но на многое не рассчитывай. А теперь отдыхай. – Ворон продолжает сварливо ворчать что-то себе под нос, пока заканчивает возиться с лечением, накладывает напоследок чистые повязки и оставляет-таки его одного. Крис провожает задумчивого и явно обеспокоенного Ксандра хмурым взглядом и все никак не может понять, что вызвало у него такую реакцию. Копье они раздобыли, он смог ускользнуть от Стражей, пускай и не обошлось без повреждений, яд от ятаганов потусторонних тварей организм переварил и усвоил практически полностью сам, без посторонней помощи, и высокая температура была остаточным следствием этого явления, ранения постепенно затягиваются, вампиры на зов откликнулись – так чего он настолько мрачен? Рейгн перебирает в голове все произошедшие за последнее время события, перекладывает их с места на место то так, то эдак, анализирует, но в голову ничего путного не приходит. Разве что странная реакция Ксандра на его появление у выхода из подземелья с копьем наперевес. Что он тогда сказал? Что-то об изменившихся зрачках. Крис смутно помнит этот момент, он несся сломя голову, чувствуя, как за ним по пятам бегут призрачные Стражи подобно гончим псам Бездны, учуявшим добычу. Он снес тогда ворона на полном ходу, едва успев извернуться и открыть схлопнутый проход с помощью браслета, и потерял сознание, стоило им оказаться в обычном мире. Проснулся он только через два дня, больше похожий на беспомощного новорожденного щенка, чем на здорового человека. Что странно, его организм как-то чересчур быстро смог адаптироваться и выжечь из крови яд – если уж и случалось подобное раньше, то на этот процесс обычно уходило гораздо больше времени. Крис грешил на магию Ксандра, древнюю и чужеродную, однако даже она на этой стороне не всесильна.

Рейгн переворачивается набок, скидывает одеяло на пол и тушит огарок свечи. До вечера еще далеко, а ему вряд ли позволят заниматься чем-то полезным, скорее загонят обратно в кровать, спеленают словно младенца и заставят спать. Спустись он вниз или продолжи лежать в постели – итог будет один, а потому Крис закрывает глаза и позволяет себе заснуть, чтобы, возможно, вновь увидеть во сне своего голубоглазого вампира.

- Эй, ребенок, да проснись ты уже наконец. Кто настаивал на встрече этим вечером? Больше никуда не собираешься? – Рейгн лениво открывает сонные глаза, щурится, бессмысленным взглядом упираясь в склонившегося над ним Ксандра. Когда до него с запозданием доходит озвученная информация, он вскакивает резко и едва ли не встречается лбом с носом шарахнувшегося в сторону от неожиданности ворона. – Тише-тише, не торопись ты так. До этого события еще два часа. Успеешь поесть и собраться. К сожалению, ни старейшины, ни хотя бы его сына ты не увидишь – вампиры сегодня оказались крайне заняты своими таинственными делами. Однако вместо этих ребят тебя будет ждать их доверенный. Он оборотень и его зовут Эрик. Он проверит подлинность артефакта. Если его все устроит, он передаст свой вердикт выше, а потом нам останется только смирно дождаться ответа. Понял?

- Да, пап. – Крис фыркает недовольно, встает осторожно, ребра ноют неприятно, он потирает раздраженно грудь и тут же получает по рукам. Ворон цыкает на него недовольно и качает предостерегающе головой. – Да за что? Чешется. Место встречи?

- Терпи. Знакомый тебе Мясницкий ряд, паб «Гиблое дело», десять вечера. Будет ожидать тебя за самым дальним столиком слева от входа. Блондин… э-э-э, примерно твоего возраста. На левом плече носит платок с цветами и гербом рода Альберих. Это все, что я могу тебе сказать. – Ксандр мнется, отводит взгляд и Крис в который раз за этот день вскидывает удивленно брови. Впервые за всю их долгую по его меркам совместную жизнь он видит, как этот пернатый… смущается? Хотя нет, второй раз, но от этого менее удивительно происходящее не становится.

- Альберих? Ого. Понял. – Рейгн восхищенно присвистывает, направляясь к шкафу. Долго над внешним видом не думает – выбирать особо не из чего, да и на новые вещи, что можно было бы надеть дабы выглядеть прилично, лишних денег никогда не бывает, так что Крис натягивает первое, что попадается под руку – главное, это что-то чистое и целое, а по цветам и так все всегда одиноко темное. – Я так понимаю, ты со мной не идешь?

- Нет. Зачем? Там хватит и тебя одного. Хотя, возможно, я подойду позже. – Ксандр пожимает равнодушно плечами, но Крис замечает краем глаза мелькнувшую слабую улыбку на его губах. Щурится подозрительно и хмыкает ехидно, поправляя перекрутившийся браслет, и они вместе покидают комнату. – Шер приготовила рагу. Поешь и отправляйся. Думаю, лучше прийти заранее.

В пабе шумно и дымно, официантки снуют шустрыми ласточками между столов, разносят веселому разношерстному люду выпивку и закуски, Крис замечает за некоторыми столами знакомых усталых рабочих с китобойни, кивает им приветливо и добирается-таки до барной стойки. Фред, бармен и хозяин заведения, встречает его на своем привычном посту, улыбается радостно, хлопает по плечу, спрашивает о том, как идут дела и ставит перед ним кружку с элем. Рейгн отшучивается, отказываясь от выпивки, и оглядывает переполненный зал, но искомого человека не находит. Разворачивается лицом к двери, устраивая на знававшей и лучшие времена столешнице локти, и перебрасывается дежурными фразами с давним знакомым, пока не замечает только что вошедшего в зал блондина с черно-красным платком, повязанным вокруг плеча. Крис подает ему знак рукой, привлекая внимание, они встречаются взглядами, и парень почему-то замирает каменным изваянием прямо посреди дверного проема, глаза его распахиваются широко-широко, он смотрит на него неверяще, словно бы увидел призрака из далекого прошлого, и Рейгн хмурится, подсознательно ощущая смутную тревогу. Это длится всего несколько коротких секунд, незнакомец встряхивается, возвращает на лицо приветливое выражение и машет ему в ответ, направляясь к ним с Фредериком широким уверенным шагом. В какой-то момент Крису кажется, что, вероятно, зрение его подвело и все происходящее с этим парнем минутой ранее ему просто привиделось.

- Хэй, привет! Я Эрик! Рад знакомству. – Ему протягивают руку и Рейгн отбивает по ней ладонью. Они обмениваются улыбками, и оборотень кивает на пустующий столик в дальнем углу помещения. – Ну что, идем?

- Крис. Будем знакомы. Нет, такие дела лучше обсуждать в другом месте. – Он качает отрицательно головой и обращается к навострившему уши бармену. – Скажи-ка, Фред, твоя каморка свободна? Мы одолжим ее на полчасика, ладно? Я заплачу. – Хозяин отмахивается от него, усмехаясь по-доброму в усы, но ключ протягивает. Крис ухмыляется ответно, обещая напоследок замолвить за него перед Шер словечко, и утаскивает Эрика на кухню, а оттуда вниз, в подвал, где у Берна помимо складских помещений был также оборудован и маленький кабинет. Они устраиваются кто где – парень занимает единственный стул, а Рейгн прислоняется плечом к стене и раздумывает какое-то время над следующими своими действиями и словами.

- Давай сразу к делу. Эскиз ты видел. А вот, - он касается одной из бусин, нажимает на нее легонько и лиловый свет заполняет комнату, заставляя его собеседника напрячься. В руке появляется приятная тяжесть, - само копье. На, любуйся. Думаю, цену Ксандр тебе сообщил?

- Зачем тебе нужен старейшина? Хочешь стать вампиром? – Эрик перехватывает древко копья, устраивает оружие на столе, осматривает его какое-то время внимательно. Ищет одному ему известные метки, проворачивает рукоятку и наконечник вдруг раскрывается смертоносным прекрасным цветком. Всматривается в зеленоватые отблески стальных лепестков и кивает удовлетворенно, видимо, найдя нужное ему подтверждение подлинности работы древних мастеров. Переводит на него подобный острому лезвию клинка взгляд. Крис дергает плечом и хмурится.

- Не я. Мой друг… умирает. Ему осталось мало времени. Я не нашел ни лекарства, ни другого выхода. Так что копье взамен на обращение – это не такая уж большая цена для этого артефакта. – Он забирает спокойно у оборотня оружие, игнорируя чужой тяжелый взгляд, и прячет его обратно в браслет. – Ты убедился в том, что это то, что вы искали?

- Не то, чтобы искали, но да, убедился. Я передам господину твою просьбу. – Эрик встает. – Ксандр сообщит тебе, когда хозяин будет готов встретиться лично. – Крис хмыкает, кивает устало и остается в комнате один. Опускается на освободившийся стул, разочарованный и опустошенный. Встреча заняла от силы пятнадцать минут, а он чувствует себя так, будто пережил очередное столкновение со Стражами. Ребра протестующе ноют, требуют покоя, голова кружится и хочется лечь прямо на стол и сдохнуть – кажется, он переоценил свои силы. Он с трудом берет себя в руки и направляется к выходу.

И надеется, что вампиры не заставят его долго ждать.

— третий день месяца дождя, 1904 год.

Море пенится, ярится, бьет волнами о высокие столбы пристани, разбрызгивая ледяные капли по деревянному настилу. Небо далеко на горизонте прорезает яркая вспышка ветвистой молнии, тяжелые грозовые тучи вот-вот разразятся ливнем, гром прокатывается по прибрежной линии свирепым ревом, бьет безжалостной плетью по ушам, Крис слушает его жадно, набирает полные легкие холодного свежего воздуха и чувствует радость от приближающейся бури. Он стоит у самого края длинного причала, всматривается в темную неспокойную воду и думает о том, что в конце концов сегодня все должно решиться. Тревога сжимает в тисках и без того беспокойное его сердце, бьющееся о ребра слишком сильно, слишком… радостно? Словно бы предчувствуя скорую долгожданную встречу с кем-то драгоценным и бесконечно, невероятно любимым, с кем-то, кого оно так нетерпеливо ожидало все эти долгие и долгие годы своей короткой и бессмысленной жизни. Ветер треплет влажные от морских брызг волосы, забирается под легкую куртку, проникает дальше, под тонкий свитер и обхватывающие тугими лентами грудину бинты, щекочет ледяными иголками горячую кожу и Крис прикрывает глаза, позволяя себе ощутить на короткие мгновения облегчение, почувствовать, как напряжение покидает тело и плечи наконец расслабляются. Одиночество и огромное бескрайнее море. Если бы он мог, то ушел бы в его просторы уже давно и больше никогда не вернулся на сушу. Как сделал когда-то его отец, как сделает и он однажды. Крису хочется верить, что папа нашел свое счастье в его таинственной глубине.

Чей-то взгляд впивается в спину меткой стрелой, отвлекает от плавно текущих мыслей и Крис вздыхает, понимая, что время подошло к концу. Ощущение чужого присутствия пробуждает угомонившееся было раздражение – с его последней встречи с Эриком прошло четыре дня, но с того момента его ни на секунду не оставляло смутное подозрение, что за ним наблюдают. Не постоянно, нет, но изредка, с неподдельным, почти что научным интересом. Каким-то детским, восторженным любопытством. Словно бы он неизведанная доселе зверюшка, которую следует препарировать и как можно более подробно изучить. Крис вздыхает и оборачивается. Оборотень машет ему рукой, подзывает к себе, намекая, что их заждались и пора бы уже идти. Рейгн бросает тоскливый взгляд назад, на почерневшее небо и взволнованное море, прощается с ними, но обещает обязательно вернуться, и направляется к Эрику, чувствуя, как сердце дрожит в предвкушении и сжимается от переполнившей его до краев робкой надежды. Вот только надежды на что?

Они проходят в безлюдный сейчас полутемный корабельный док и останавливаются у стоящего на ремонте судна. Разглядывают молча его округлые бока и ждут непонятно чего. Крис ощущает исходящее от Эрика напряжение, но ничего не говорит, только смахивает холодные капли со лба и облизывает губы – на кончике языка оседает морская соль.

- Добрый вечер. – Тихий голос раздается за спиной до того неожиданно, что Рейгн вздрагивает и резко оборачивается, натыкаясь взглядом на словно выросшего из-под земли юношу. Тот смотрит на него с интересом через тонкие стекла изящных очков и улыбается едва заметно. Что-то подсказывает Крису, что настолько бесшумно могут передвигаться только одни существа в этом мире – вампиры. Или это он, растяпа, не услышал его приближения, вновь полностью погрузившись в свои мысли. А, может быть, этот человек уже был здесь, просто ждал в тени и наблюдал, оценивал его, решая, стоит ли ему тратить свое драгоценное время или лучше сразу убить. Крис отбрасывает глупое, лишнее сейчас волнение в сторону и кивает, приветствуя.

- Здравствуйте. – Он делает шаг вперед, спокойный и уверенный, будто бы и не было никаких переживаний с десяток минут ранее. Кланяется почтительно, как учил его Ксандр, и замирает так в ожидании разрешения говорить. Слышит откуда-то сбоку тихий, похожий на шелест ветра в осенней листве вздох, по позвоночнику прокатывается обжигающе-горячая волна радости и сердце заходится в трепете оглушительным стуком – вот он, здесь, мы наконец нашли его. Крис вскидывает на секунду голову и что-то внутри с громким щелчком встает на место, когда он встречается взглядом с голубыми глазами в обрамлении темной склеры человека напротив. Он вздыхает прерывисто и склоняется еще ниже, пытаясь совладать с вышедшими из-под контроля чувствами.

- Приветствую вас, господин.

Радость и ужас, восторг и печаль, надежда и отчаяние, глухая, безнадежная тоска и хрупкое, застенчивое счастье – эмоции и чувства внутри него превращаются в яростный ураган, закручиваются смертоносной спиралью, и от привычной ледяной брони железного самообладания не остается ровным счетом ничего, даже самых крохотных ее осколков. Их подхватывает и уносит далеко-далеко вверх, в грозовое небо холодный осенний ветер, маска спокойствия и невозмутимости подозрительно хрустит, расползается по лицу крупными глубокими трещинами, обнажая его уязвимое нутро, но Крису на это так удивительно все равно, что даже немного страшно. Мир схлопывается до одного-единственного человека, перестает существовать в одночасье, теряя всякий смысл, он забывает обо всем на свете, сосредотачивая всего себя на таком долгожданном и невероятно любимом вампире, и уже совершенно неважно, что было до этой встречи, потому что все, что имеет теперь значение – он. И никто больше.

Крис вздрагивает, чувствуя прикосновение чужой руки к своему плечу. Вскидывается нетерпеливо, всматривается жадно в знакомые черты прекрасного лица и дыхание перехватывает от осознания, что его человек здесь, стоит совсем близко, смотрит на него удивленно и в то же время так… неверяще, словно бы он вдруг обрел что-то давно потерянное, что-то, что он уже и не надеялся никогда найти. Все происходящее больше походит на сон, чем на правду и Рейгн подозревает, что начал грезить наяву, но вампир снимает перчатки и касается осторожно тонкими, изящными пальцами его лица и от этого прикосновения становится так хорошо, так правильно, что глупое сердце захлебывается восторгом и трепетом, бьется раненой птицей о ребра и Криса едва ли не разрывает надвое от переполнившей его до краев нежности. Он подается вперед, склоняет голову навстречу прикосновению – хочется ощутить прохладную ладонь на горячей щеке, прижаться к ней, накрыв своей рукой, дотронуться поцелуем до тонкого запястья и поверить наконец, что все это реальность. Разве может быть, чтобы какой-то безродный щенок, оборванец с улицы смог вызвать хоть каплю интереса в этом нечеловечески красивом, далеком для него, подобно ярким звездам в ночном небе, древнем и могущественном существе? Вряд ли. А потому Рейгн торопится запомнить как можно лучше отведенные ему драгоценные мгновения с ним наедине, чтобы после возвращаться к ним в самые темные и страшные периоды жизни и вспоминать, что когда-то давно хоть и на очень короткий срок, но все же он был счастливым. Целым. Живым. Эти воспоминания будут причинять ему нестерпимую боль, но отказаться от них он не сможет – лучше уж так, чем не иметь их вовсе. Крис прикрывает глаза, пряча за длинными ресницами мелькнувшую во взгляде печаль и тихо вздыхает, заполняя легкие чужим запахом. Застывает каменным изваянием, что-то в душе ломается, звенит, подобно лопнувшей, не выдержавшей напряжения тонкой струне, перестраивается стремительно и Рейгн обреченно понимает, что нет, расставания с ним он не вынесет – вампиру проще будет убить его, избавившись раз и навсегда, потому что Крис от него никогда больше не отступится. Что-то странное, непонятное и пугающее заполняет все его существо, сковывает тяжелыми, прочными цепями по рукам и ногам, вешает ошейник на шею, заставляя склонить голову в желании служить, слушаться и подчиняться, оберегать и защищать человека напротив. Быть рядом с ним всегда и везде, стать его продолжением, его началом и концом – всем, чем только возможно. Рейгн хмурится, делает еще один вдох, но все никак не может разобрать аромат по нотам, вязнет, теряется в нем, растерянный и взволнованный. Вздрагивает, услышав свое имя из чужих уст, вскидывает на юношу недоуменный взгляд, удивляясь тому, что тот знает, как его зовут, и напрягается, замечая, как на красивом лице неожиданно проступает тревога. Он не успевает ничего сказать или сделать – вампир внезапно исчезает из его поля зрения, Крис улавливает только смазанное движение и в следующую секунду чувствует на шее и лице холодные руки, а после в глазах темнеет и он проваливается во тьму.

Горьковато-травяной мирт, переливающийся, играющий разными оттенками аромата шафран, пьянящий сандал и драгоценный уд, солнечные слезы древесного янтаря, морской бриз и соленый ветер. Сладкий мед и душистый табак. Лес, океан и свобода. Дом. Этот запах окружает его со всех сторон, кутает в пушистое одеяло, нашептывает колыбельную на незнакомом, давно забытом языке, баюкает в своих объятиях, проникает под кожу и забирается в самое сердце. Накрывает его мягкой невесомой вуалью и оно, уставшее и израненное, отзывается нежностью, успокаивается, бьется теперь медленно и ровно, согретое лаской и теплом. Крис улыбается едва заметно, ощущая сквозь сон, как кто-то родной и близкий сжимает его руку в своей ладони. Он не видит лица этого человека, но знает, что ни в одном из миров не существует такого места, где он бы чувствовал себя настолько же счастливым, как рядом с ним. В безопасности. В уюте и любви. Он сжимает легонько чужую руку в ответ, вздыхает тихо и самую каплю разочаровано, когда коснувшийся поцелуем его губ человек отстраняется, и открывает глаза. Моргает удивленно, видя перед собой красноволосого юношу, что приходил печальным в его сны последние шестнадцать лет, но теперь от чужой грусти не остается и следа – он яркий и очень теплый, искрящийся солнечным светом, пахнущий домом и радостью. Крис улыбается ему сонно и немного робко, тянется навстречу в стремлении дотронуться, почувствовать под пальцами прохладный бархат кожи, но в следующую секунду вздрагивает от резанувшего по ушам имени, замирает на полпути, и улыбка уродует лицо, превращаясь в застывшую кривую гримасу.

«Любовь моя». «Кристиан».

Что? Рейгн смотрит на парня непонимающе. Если это все еще продолжение сна, то вряд ли его бы назвали чужим именем. Он подбирается весь, садится рывком, сбрасывая с себя одеяло, вдруг осознавая, что ему незнакома ни эта кровать, ни комната, в которой он находится. Крис оглядывает окружающую обстановку, заостряет внимание на запертых дверях и занавешенных плотными, тяжелыми шторами окнах и возвращается взглядом к притихшему вампиру. Реальность обрушивается на плечи неподъемным грузом, захлестывает шею удавкой, и он смеется, тихо и обреченно. Мало того, что он, придурок, обрадовавшись от неожиданной, но долгожданной встречи до розовых соплей, растерял вмиг всю свою сноровку, забыв напрочь о первоначальной цели переговоров, об ожидающих и волнующихся дома детях, о больном Феликсе и Максе, с нетерпением ожидающем от него хороших новостей, о накрытом столе и пускай скромном, но праздничном ужине в честь собственного дня рождения в кругу семьи – из головы выдуло все, что было важно и нужно, стоило только ему увидеть вампира, так он еще и позволил себе расслабиться настолько, что его свистнули без какого-либо сопротивления, вырубив на раз, как зеленого юнца и утащив в незнакомом направлении.

- Ну охренеть. – Рейгн ухмыляется зло, проводит с силой ладонями по лицу и зарывается пальцами в волосы. Сжимает пряди до легкой боли и не может никак поверить в происходящее. Кристиан, блять. Ну, конечно. Неужели он всерьез допустил, что он важен? Имеет какую-то ценность? Для этого, несомненно, древнего и бесконечно мудрого вампира, которой по идее и знать не должен о его существовании? Что он узнал в нем мальчишку, подрабатывающего разносчиком газет на бульваре Колдуин, что когда-то давно смотрел на него, одинокого и печального, в восхищении и немом восторге, встретив в первый и последний на долгие годы раз в жизни, и с тоской провожал его изящную, высокую фигуру до рельсомобиля, не зная, что увидит его только через долгие шестнадцать лет? Нет, конечно же нет, глупый ты Крис. В нем просто разглядели кого-то другого, важного и ценного, но, вероятно, потерянного навсегда, перепутали с кем-то, кто был дорог сердцу, и от понимания этого его собственное сердце сжимается болезненным спазмом, отзываясь прострелившей грудину ноющей болью и едкой горечью во рту. Рейгн замечает на себе незнакомую одежду – в его гардеробе отродясь не водилось выполненных из таких качественных и дорогих материалов вещей, раздражение подскакивает к горлу удушливой волной, он срывает рубаху и отшвыривает ее на пол. Смотрит раненым зверем по сторонам, хочется разнести все вокруг к такой-то матери, выместить ярость, но Крис только закусывает до крови губу – в своих разбившихся надеждах виноват только лишь он сам.

- Почему я жив? – Рейгн поворачивается резко к вампиру. Замирает на секунду, раздумывая, а после встает и шагает к нему близко-близко, так, что его запах, этот ошеломительный, непередаваемый аромат тут же заполняет его легкие под завязку, пробуждая в нем что-то странное, древнее, животное, не поддающееся никакому определению. Ему вдруг остро хочется укусить красноволосого, вонзить клыки в плечо, оставить на нем метку, присвоить и подчинить. Крис смотрит на него тяжелым, угрожающим взглядом и атмосфера вокруг меняется одномоментно, словно бы кто-то внезапно переключил рычаг, в воздухе разливается напряженное ожидание, от которого по телу бегут приятные мурашки. Он облизывает губы и ухмыляется нагло, сжимает в руках ворот шелковой рубашки и тянет парня на себя, заставляя сделать последний разделяющий их крохотный шаг. – Потому что я Кристофер. Запомни мое имя как следует и никогда больше не называй меня тем, другим. – Рейгн шепчет предупреждение в чужие губы, прежде чем накрыть их яростным поцелуем. Чувствует, как прохладные руки сжимаются на его плечах, когти вонзаются в кожу, пропарывают ее играючи, запах ржавого металла примешивается к одуряющему аромату вампира, кровь прокладывает дорожки к локтям, падает крупными каплями на пол, но он не придает этому никакого значения, стискивая наконец в объятиях желанное тело. Цепляет языком острые клыки и кровь заполняет их рты вязкой горячей жидкостью, мелкая дрожь прокатывается по позвоночнику, когда Крис слышит первый глухой стон, этот звук прошибает его насквозь подобно отравленному арбалетному болту, едва ли не выворачивает все его нутро наизнанку – хочется слушать эту волшебную музыку снова и снова, еще и еще, пить ее с чужих губ словно терпкое, кружащее голову вино, погружаясь в темную пучину собственного безумия и счастья все дальше и глубже. Его толкают на кровать, разрывая контакт, но Крис почти сразу ощущает на бедрах приятную тяжесть. Рейгн ухмыляется широко и довольно, щурится, когда чувствует, как чужой влажный рот накрывает проступившую на шее вену, стонет громко, ощущая, как клыки входят в тонкую кожу, а язык слизывает капли крови, не давая им проложить липкие дорожки к загривку, прижимает нежно чужую макушку к себе и надавливает на нее аккуратно, заставляя вонзить зубы еще глубже. Страха нет, есть только возбуждение и желание, обжигающе горячее, практически невыносимое. Боль отрезвляет, позволяет немного прийти в себя, но не настолько, чтобы оттолкнуть свой личный кошмар и прекратить эту восхитительную пытку. Рейгн оглаживает ласково затылок и зарывается пальцами в шелковистые волосы, сжимает их в кулаке и оттягивает назад, заставляя человека оторваться от несомненно увлекательного занятия. Парень в его руках рычит угрожающее, но Крис смеется, переворачивается, подминая его под себя и перехватывая чужое горло широкой ладонью. Вжимает собственным телом в постель и заглядывает в глаза. Замирает в восхищении, вздыхает прерывисто и не верит, что подобное возможно. Склера, некогда бывшая голубой, окрасилась в красный и это так… правильно? Будто бы так и должно быть всегда. Это удивительно и прекрасно и Крис чувствует, как в груди разливается чистый, яркий восторг. Он вдруг понимает еще кое-что – кожа под его ладонью теплая. Это поражает его намного сильнее изменившегося цвета глаз. Но ему не дают времени обдумать полученную информацию как следует, роняют на себя и целуют так, что в глазах темнеет от ревущего в ушах напряжения. Одежда рвется, исчезает с их тел, они вжимаются друг в друга оголенной кожей, не чувствуя больше никаких преград, Крис покрывает острые плечи россыпью поцелуев, смыкает челюсть над правой ключицей, но ощущает лишь раздражение и разочарование – это не то. Не так, не подходит, должно быть иначе. Клыки ноют, что-то внутри него ревет громко и яростно, требует сжать зубы сильнее, однако и это не помогает. Он не слышит собственного рыка, когда по спине прочерчивают кровавые полосы безжалостные лезвия когтей, его самого хватают грубо за волосы, отрывают от желанного тела и губы накрывает чужой рот. Длинные ноги обхватывают за талию, он подхватывает юношу под бедра, стискивает их в пальцах до багровых отметин и входит в него одним резким, длинным рывком. Вампир в его руках гнется дугой, стонет оглушительно, разрывая на лоскуты кожу на его плечах. Крис теряется в ощущениях боли и наслаждения, окончательно растворяясь в своем любимом, самом лучшем сумасшествии.

Они приходят в себя на полу, мокрые от крови и пота. Крис упирается бессмысленным взглядом в потолок, разглядывает ажурную люстру, к его горячему боку прижимаются осторожно, устраивают голову на груди и замирают, вслушиваясь в успокаивающееся биение его сердца. Он обнимает вампира за талию и оглядывает лениво учиненный ими бардак. Хмыкает.

- Лучшего подарка на день рождения и быть не может.

Приятная усталость расползается по телу теплым, мягким покрывалом, легкий, едва уловимый сейчас аромат вампира окружает Криса невесомым коконом, проникает глубоко внутрь, в саму его суть, впивается в кости маленькими острыми иголочками, от которых становится самую малость щекотно, но отчего-то еще очень уютно и спокойно, и веки наливаются тяжестью, хочется обернуться вокруг красноволосого юноши большим мохнатым зверем, спрятать его в своих руках, прижав спиной к горячей груди, и заснуть, расслабившись и почувствовав себя рядом с ним наконец в самом лучшем из существующих во всех мирах месте – дома. Но, к сожалению, ему не дают этого сделать, берут за руку и вынуждают подняться с нагретого, родного почти что уже пола. Крис с трудом встает и неохотно плетется следом за своим человеком, ведущим его в неизвестном направлении, зевает устало, морщится и чешет зудящие плечи. Засохшая кровь хлопьями налипает на пальцы, Рейгн смотрит недоуменно на покрытую темными разводами ладонь, оглядывает собственные повреждения и хмурится от увиденного, не сразу замечая, что они уже пришли. Отвлекается на большую белоснежную ванну, его подталкивают вперед и он послушно забирается внутрь, ощущая кожей холод керамического покрытия, ежится зябко и смотрит на вампира снизу вверх, с интересом ожидая чужих дальнейших действий. Крис чувствует легкое разочарование, когда юноша стремительно исчезает за дверью, но в то же время становится невероятно довольным, урвав-таки с полных, красивых губ еще один поцелуй. Он откидывается на спинку ванны, прячет лицо в ладонях и едва заметно улыбается мягкой, мечтательной улыбкой влюбленного, счастливого до соплей идиота. Он позволяет себе еще с минуту побыть вот таким, немного дурным и до ужаса глупым, насладиться этими новыми, удивительными для него чувствами – хочется нырнуть в них с головой, забыв обо всех тревогах, однако рациональная сторона берет верх, отвешивает ему подзатыльник и Крис вздыхает, встряхивается и возвращается из радужных грез к мрачной действительности.

Рейгн тянется к позолоченным вентилям, касается уверенно того, что справа и выкручивает его наполовину. Становится на колени, наклоняется вперед и подставляет голову под струю холодной воды. Шипит рассерженно, когда ледяные капли ударяют тугими струями в раненые плечи, бегут по истерзанной спине, закусывает губу, но сидит смирно, не двигается, лишь наблюдает за тем, как вода становится бледно-красной, смывая с его тела кровь. До него не сразу доходит, что с огромной вероятностью здесь имеется и горячая вода – в Песьей яме такая роскошь для них была редкостью, отопление и водопровод работали через раз и не во всем здании и, чтобы принять теплую ванну, не редко им приходилось греть огромные чаны воды, а после таскать их в ближайшую ванную комнату. Обычно он делает это для дам, сам же предпочитая купаться в холодной воде, благо что его тело отлично выдерживает перепады температур, но всегда приятно иметь выбор. Крис регулирует напор и температуру, смывает с рук и лица кровь, промывает волосы и в конце концов решается коснуться плеч и груди. Рассматривает задумчиво висящую еще несколькими минутами ранее лоскутами кожу и все никак понять не может, что же с ним происходит. Раны затягиваются не просто быстро, они рубцуются буквально на глазах, превращаясь в красные, еще воспаленные шрамы и это зрелище заставляет отступившее было беспокойство вновь оскалиться и приготовиться к прыжку. Он опускает взгляд ниже, к полученным в подземелье повреждением и застывает камнем, не веря тому, что видит. Еще днем не закрывшиеся до конца порезы, оставленные ядовитыми когтями потусторонних тварей, кровоточили и ныли, мешали свободно двигаться, а теперь от рубцов не осталось и следа, только светлые полосы шрамов тянутся от левой стороны груди к правому боку. Страх едва-едва докасается кончиками ледяных пальцев до его затылка, ведет ими любовно по позвонкам к сердцу и останавливается напротив замершего в испуге органа. Крис с трудом проглатывает вставший поперек горла ком, встряхивается и решает, что с этими вопросами стоит обратиться к Ксандру – ворон уже давно не может совладать с беспокойством каждый раз, когда Рейгн возвращается с очередной вылазки в катакомбы, а значит явно что-то о происходящем с ним знает.

Он споласкивает ванну и затыкает пробкой слив. Откидывается назад, на спинку, вытягивает ноги и устало прикрывает глаза. Думает обо всем и ни о чем сразу, стараясь не акцентировать свое внимание на чем-то конкретном и позволяя мозгу расставить все произошедшие за этот день события по своим местам. Дышит ровно, считает про себя вдохи и выдохи, успокаивается, сосредоточившись на окружающих его звуках и запахах. Заполняет легкие знакомым изумительным ароматом, пропитавшим комнату до последнего вбитого в пол гвоздика, и вдруг очень ярко ощущает, что все в этом доме принадлежит одному-единственному человеку. Даже он. Рейгн вздыхает тихо, с тоской наблюдая за тем, как упругие струи разбиваются о гладкую поверхность воды, и сердце дрожит протестующе от подобных могильным плитам мыслей. Как бы ему не хотелось остаться здесь, с ним, стать неотъемлемой частью его жизни, молчаливой тенью, послушно следующей за хозяином, Крис понимает прекрасно, что это вряд ли осуществимо. Как минимум, потому что он сам не очень вписывается в заданный образ – ни молчаливостью, ни послушанием он никогда не блистал. Как максимум, потому что едва ли он сможет справиться с собственной ревностью к тому, на кого был поход как две капли воды – он сильно сомневается в том, что, если бы это было не так, на него бы в принципе обратили хоть каплю внимания, не говоря уже о произошедшем между ними совсем недавно занимательном эпизоде. Рано или поздно он просто возненавидит свое отражение, задушенный мыслям о том, что в его лице видят совершенно другого человека. Это не то, чего он для себя бы желал. Ему будет мало просто находиться рядом и однажды он обязательно все испортит, а потому лучше даже не пытаться рассчитывать на что-то большее и закончить все на этом моменте. А чувства… С ними он как-нибудь совладает. В конце концов, ему пока есть, чем заняться.

Крис слышит приближающиеся шаги нескольких людей и напрягается, понимая, что это кто-то чужой. Дверь в спальню тихо открывается и в комнату заходят два человека. До него долетают едва уловимые запахи цветов, скрытые под сшибающими с ног разнообразными ароматами горячей еды, и желудок жалобно урчит, а рот наполняется слюной – Рейгн сглатывает, осознавая внезапно, как сильно проголодался. Женщины – вероятно, служанки – оставляют подносы, судя по всему, на полу где-то в районе кровати и удаляются, но буквально спустя минуту дверь открывается снова и на этот раз Крис точно уверен, что вернулся вампир. Он наблюдает с голодным интересом за передвижениями блюда с фруктами в чужих руках и почти сразу тянется к любимому, но доступному исключительно по праздникам винограду, стоит только зеленым ягодам оказаться в зоне досягаемости. Однако от долгожданного перекуса его отвлекает ударивший в нос резкий запах лаванды – Крис чуть ли не давится соком, не ожидая от вампира такой подлянки. Он смущенно отводит взгляд, когда юноша скидывает с бедер полотенце и забирается в ванну, подтягивает к груди ноги и отворачивается, стараясь дышать как можно реже. На мгновение ему кажется, что еще до того, как лаванда заполнила своим ароматом всю комнату он почувствовал запахи крови и слез. И если первое не вызывало у него никаких вопросов в связи с природой сидящего напротив него существа, то вот второе больно резануло по зашедшемуся оглушительным стуком сердцу. Рейгн закусывает губу, слушает тихий, спокойный голос и молчит. Ухмыляется горько, найдя подтверждение своим недавным размышлениям, и качает печально головой. Он не произносит ни слова, выбираясь из ванны, подходит к окнам и замирает, с тоской всматриваясь в серое осеннее небо. Раздумывает несколько минут над озвученным вопросом, перебирает возможные варианты, но находит на него лишь один ответ.

- Нет, господин. Я обычная дворняга, выросшая на улицах Дануолла. Смесок, если хотите. – Рейгн морщится, касаясь неприятной для себя темы. Он не называет вампира по имени, не позволяя себе этого даже мысленно, и переходит на «вы», проводя между ними черту. Вздыхает, откидывает мокрые волосы с лица и смахивает со лба холодные капли воды. – Мое имя Кристофер Рейгн, я охотник за фортуной и мне нужна была ваша помощь. Как вы помните, целью нашей встречи было копье в обмен на обращение человека в вампира. – Он находит на браслете нужную бусину, сжимает ее округлые, неровные бока, она вспыхивает привычным лиловым светом и в руке появляется оружие. Крис прислоняет его к стене и отходит на почтительное расстояние, давая понять, что пользоваться им не собирается. – Вы можете оценить его подлинность самостоятельно. Примите его в дар и простите меня за бестактность. Я не имел никакого права обращаться с вами подобным образом. – Он склоняется в низком поклоне, так ни разу больше и не взглянув на вампира. Радуется тому, что голос его звучит хоть и глухо, но ровно, практически равнодушно, не выдавая лишних эмоций, в то время как глупый орган в груди заходится горьким плачем. – Я найду другой способ спасти своего друга. А теперь позвольте вас покинуть. Мне нужно идти.

Так странно чувствовать, как ты стремительно пустеешь, теряя какое-либо желание жить дальше. Становишься полым, бессмысленным и сломленным. Что-то внутри него сопротивляется этому яростно, тянет назад, словно бы огромный дикий зверь рвется с цепей, воет жалобно, не желая расставаться ни на секунду с чем-то желанным и драгоценным, чем-то, что является для него самой жизнью. Ноги наливаются свинцом, тяжелеют, не желают слушаться хозяина и Крису приходится приложить значительные усилия, чтобы просто сделать хотя бы один шаг по направлению к двери. Оказывается, это так невероятно больно – добровольно отказываться от кого-то, в ком ты вдруг обрел целый мир. Шестнадцать лет он жил в его голове, обитал незримой тенью в его мыслях, следовал за ним по пятам, ни на мгновение не позволяя забыть о себе, приходил во снах, этот грустный и одинокий его человек. Крис даже не был уверен в реальности его существования, греша на богатое детское воображение, но сердце почему-то верило, что однажды они обязательно встретятся вновь, чтобы никогда уже больше не расставаться. Что это было? Предчувствие? Он не знает, но это и неважно больше, потому что решение принято и нужно уходить, давя на корню желание остаться. Вот только как существовать теперь, после всего случившегося – неясно.

Крис успевает сделать всего несколько шагов, когда ему преграждают путь. Он вздрагивает, чувствуя прикосновение прохладных пальцев к подбородку, вскидывает на вампира тоскливый взгляд, встречаясь с вновь окрасившимися в холодный голубой цвет печальными глазами, хмурится и упрямо стискивает зубы. Это неправильно, неверно, какое он имеет право обращаться к нему, древнему, могущественному, такому прекрасному существу, по имени? Он ведь никто, всего лишь ободранная уличная шавка, которую заприметили и приласкали лишь из-за удивительного ее сходства с давно почившим породистым кобелем, что был когда-то хозяину дорог и любим. Так для чего? Зачем оставлять его подле себя? Зачем просить остаться? Крис сопротивляется из последних сил, пытаясь убедить взбесившееся сердце, что он поступает верно и что им нужно, необходимо просто убираться из этого места как можно скорее и дальше, забыть дорогу и не возвращаться сюда никогда даже под страхом смерти. Но запах, это проклятый восхитительный запах забивает легкие, не дает свободно дышать, чужие руки заключают широкие плечи осторожно в объятия, мягкие губы прижимаются к его губам в нежном, едва уловимом прикосновении, и Крис сдается, стонет отчаянно, признавая безоговорочное поражение. По телу прокатывается мелкая дрожь, он подается вперед, накрывает жадным, требовательным поцелуем приоткрывшийся послушно рот, вжимается всем собой в своего человека, прижимает его к горячей груди, позволяя собственному восторженному сердцу захлебнуться искрящимся счастьем, приветствуя взволнованным, радостным стуком другое, холодное и неживое, но такое желанное и любимое сердце, отозвавшееся в чужой груди слабым звучанием. Он разрывает поцелуй, заглядывает с надеждой в голубые глаза и находит в них бескрайний теплый океан нежности и от этого становится так невообразимо хорошо, как никогда еще в его жизни не было. Рейгн прислоняется лбом к прохладному лбу и улыбается широко, почти что ликующе. С губ срывается тихое, робкое и очень нежное «Кьяр» и вампир мягко смеется – от этого смеха внутри Криса раскрываются яркими бутонами весенние цветы. Они стоят так какое-то время, дышат друг другом и слушают тишину, пока небо не разрезает пополам ослепительная вспышка молнии, а в окна не стучится грозовым раскатом гром. Рейгн переплетает их пальцы в крепкий замок и тянет вампира обратно к ванне. Вытаскивает пробку, затыкающую слив, морщится от перебивающего все остальные ароматы запаха лаванды и открывает окно, позволяя холодному сквозняку коснуться их влажных тел, подхватить этот удушающий шлейф и забрать его с собой, в промозглую серость осеннего утра. Крис переставляет на пол блюдо с фруктами, отодвигает его ближе к стене и, подхватив вампира за талию, опускает Кьяра на освободившийся столик, устраиваясь между широко разведенных бедер. Они целуются томно и лениво, не торопясь, позволяя себе насладиться драгоценными минутами покоя, наполненными застенчивым счастьем и восторженным трепетом – Крису все еще не верится толком, что все это происходит с ним на самом деле. Он неохотно выпускает юношу из своих рук и возвращается к ванне, споласкивает нагретую белоснежную поверхность, смывая со стенок и дна остатки соли, и настраивает температуру воды, позволяя ей вновь наполнить теплом керамический сосуд. Альберих протягивает к нему руки и Рейгн возвращается в его объятия, прижимается осторожно, боясь, что тот в любую минуту может обернуться прозрачной дымкой и исчезнуть, оставив его в одиночестве. Устраивает голову на остром плече, касаясь носом шеи, вдыхает жадно его аромат, различая в нем лавандовые ноты, впитавшиеся с водой в нежную кожу, фыркает недовольно и отстраняется, встречаясь глазами с вопрошающим взглядом.

- Нет, ничего. Просто… пожалуйста, используй в следующий раз чуть меньше отдушек. Мне нравится твой естественный аромат. – Рейгн касается ладонью нечеловечески прекрасного лица, очерчивает скулу, стирая подушечкой большого пальца размазавшиеся под глазами подтеки от темного карандаша – даже они не способны испортить его чарующую красоту, улыбается едва заметно и целует в уголок полных губ. – Позволь мне немного поухаживать за тобой, мой господин. – Щурится лукаво, вынуждая вампира соскользнуть со стола, подталкивает его к ванне и помогает забраться в ее теплое нутро, аккуратно придерживая под руку. Ему вновь приходится оставить Кьяра в одиночестве, чтобы прикрыть окно и достать из ближайшего шкафа чистые полотенца. Рейгн находит в стоящем слева от ванны сундуке все необходимое и разглядывает с минуту задумчиво довольно приличное количество флакончиков, коробочек и свертков разных форм и размеров, с трудом разбирая по запахам, что в каком находится. Вытаскивает наконец на свет божий упакованное в самый простой холщевый мешочек мыло, от которого приятно пахнет медом и солнцем, и торопится вернуться назад, к наблюдающему за ним с интересом вампиру.

- Что ты собираешься делать? – Кьяр слабо улыбается и качает головой, прячет от него ладони, длинные, изящные пальцы которых украшают замысловатые кольца и перстни, мешая ему их снять. – Оставь.

- Для начала умыть тебя и привести в порядок волосы. – Рейгн пожимает плечами, оставляя идею избавиться от украшений, и опускает в воду маленькое полотенце. Вынуждает юношу откинуться на спинку ванны, отжимает ткань и прикладывает ее к закрытым глазам, давая краске напитаться влагой. Аккуратными, мягкими прикосновениями убирает остатки туши и карандаша и, не сдержавшись, наклоняется к вампиру близко-близко, касаясь легонько губами чужих губ. – Потрясающий. Ты правда существуешь? – Крис вдыхает в себя тихий, радостный смех, пьет его поцелуем, стараясь запомнить эту восхитительную мелодию как можно лучше, вырезать ее ноты на пластинке своей памяти, чтобы после возвращаться к ней одинокими ночами, раз за разом проигрывая словно на граммофоне этот волшебный звук в собственной голове.

- Что это и откуда? Расскажешь? – Его левую руку, испещренную темными нитями вен, перехватывают, поворачивают ладонью вверх, очерчивают подушечкой пальца ромбовидный шрам и прижимают к прохладной щеке. Вампир трется о нее ласково, прикрывает глаза и Крис замирает от пробравшей его до костей нежности. Он вздыхает, стряхивает с себя наваждение и возвращается к прерванному занятию, подцепляет латунный ковшик и Кьяр садится, склоняя голову над поверхностью воды.

- Как я уже говорил ранее, я – охотник за фортуной. А это последствия проклятия. С пяти я лет жил в приюте, с девяти – на улице, в одиннадцать оказался у Шер, хозяйки Песьей ямы – когда-то это был паб, теперь фактически приют. В тринадцать лет я впервые побывал на «той» стороне. – Рейгн замолкает. Произошедшие полжизни назад события до сих пор приходят к нему иногда мучительными кошмарами. Отмеченная аномалией рука отзывается на тяжелые воспоминания глухой болью, его пальцы сжимают осторожно, вампир смотрит на него печально, кривит губы в извиняющейся улыбке, но Крис дергает чуть раздраженно плечом и все-таки продолжает свой рассказ. – Нас было пятеро. Выжило только трое. Феликс, тот самый друг, ради спасения которого я достал копье, пострадал больше всех. – Он замолкает, зачерпывает воду и льет ее аккуратно на чужую макушку. Вспенивает мыло в ладонях и бережно массирует кожу головы. – Ему требовались дорогостоящие лекарства, часть ингредиентов которых можно было найти только в аномальных зонах. Другую часть – либо достать на черном рынке, либо в академии натурфилософии. Так я и стал невольным поставщиком ценных ресурсов для учебного заведения и постоянным гостем катакомб. – Крис промывает красные, похожие цветом на свежую кровь волосы и неторопливо, тщательно промакивает их чистым полотенцем. – С самого детства я отличался от других детей более развитыми физическими способностями. С возрастом эти различия лишь усилились. Эта моя особенность до сих пор позволяет мне неплохо выживать в другом… измерении. И, возвращаясь к твоему вопросу об оборотнях, я был и остаюсь обычным человеком, хотя и допускаю то, что, вероятно, в моем роду могли быть и другие существа. Не только люди. Мало того, так, скорее всего, оно и есть, учитывая все вышесказанное. – Он встает с колен, оборачивает влажные волосы в сухую ткань, заправляет неумело концы под полотенце и усмехается добродушно – тюрбан выглядит немного нелепо и забавно, но даже так он не в состоянии испортить красоты сидящего перед ним человека. Крис опускается бедром на бортик ванны и обнимает Кьяра со спины за плечи. Утыкается носом в изящную шею и вдыхает жадно легкий запах такого желанного им вампира. Следующие слова даются ему с трудом и голос срывается на шепот, но Крис знает – его обязательно услышат. – Я впервые встретил тебя в девять лет. Третьего дня месяца льда на бульваре Колдуин. Любовался тобой, застыв в немом восхищении, в ослепительно-чистом, безграничном восторге, стоял и смотрел, как ты ждал кого-то на ступеньках какого-то жутко дорогого ресторана и снежинки робко ложились на твои плечи. Ты был таким одиноким и печальным, и сердце в первый раз за всю мою короткую детскую жизнь так мучительно вздрогнуло. Что-то в тот день изменилось во мне и с тех пор я не мог найти покоя. Как будто вдруг на мгновение я смог обрести что-то давно утерянное, чтобы тут же снова потерять это навсегда. И каждый год третьего дня месяца льда я возвращался на бульвар Колдуин и ждал, что вот сегодня ты обязательно появишься вновь и я смогу коснуться тебя хотя бы взглядом. Убедиться в том, что ты действительно существуешь и мне не привиделся твой образ. Что это, Кьяр? Что со мной случилось? – Рейгн касается губами позвонков, ведет языком влажную дорожку к уху и прикусывает легонько чувствительную мочку, ощущая губами холодный металл сережки. – Я останусь с тобой столько, сколько ты захочешь. Но ответь мне: зачем я тебе нужен? В чем причина? В том, что я так сильно похож на твоего… друга?

Крис замирает посреди комнаты каменным монументом, смотрит пустым взглядом в пространство перед собой и не видит ровным счетом ничего. Он вслушивается в звуки старого особняка, улавливая, как где-то на кухне гремит кухонной утварью повар, как служанки безмолвными тенями скользят по коридорам и их шаги теряются в густом ворсе ковровых дорожек, как где-то в другом конце резиденции какой-то пожилой мужчина давится кашлем, стараясь звучать как можно тише. Гроза за окном превращается в бурю, Дануолл тонет в проливном дожде, отзывается на оглушительные раскаты грома дребезжанием стекол, а он стоит тут, в этом пропахшем до самого основания одуряющим запахом его человека доме, наполненном его вещами и его воспоминаниями, и чувствует себя одним из тех влюбленных идиотов, что готовы пойти на все, только бы быть со своей трепетно любимой половиной рядом. Всегда и везде. Огненное кольцо в груди сжимает обжигающими тисками занывшее сердце, от него хочется избавиться как можно скорее и Рейгн принимает одно из самых важных решений в своей жизни, после которого, он уверен, изменится абсолютно все. И прежде всего он сам. Крис вскидывает голову и встречается взглядом со своим отражением. Замечает неожиданно, что зрачки собственных глаз какой-то странной неестественной формы, вглядывается пристально в зеркало, но не может разобрать в падающих на лицо тенях так ли это на самом деле или воображение просто играет с ним злую шутку, но решает пока оставить этот вопрос открытым и не заострять внимание – есть дела поважнее. Он вздыхает немного нервно, собираясь с духом, стягивает с плеч полотенце, медлит, сжимает его неуверенно в руках, после чего все-таки оборачивает бедра чуть влажной тканью и направляется в спальню.

Крис останавливается в дверном проеме и окидывает комнату беглым взглядом. Хмыкает едва слышно, ловя себя на мысли, что, вероятно, если бы вампир решил выставить ему счет за учиненный погром, то он вряд ли смог бы когда-нибудь с ним расплатиться. С одной стороны он чувствует легкую вину и дискомфорт – ему неуютно находиться в подобном месте, быть окруженным дорогими вещами и каждый раз, проходя мимо какого-нибудь комода или стола, заставленного разнообразными предметами декора, большая часть из которых явно являлась антиквариатом, он чувствует ужас, боясь что-нибудь случайно зацепить своими неуклюжими ручищами и, не дай боженька, разбить или сломать. С другой стороны, он и так постарался как следует, возглавив акт вандализма на окружающую обстановку – не прояви он инициативу, все осталось бы целым. С третьей же – Крис ощущает приятное удовлетворение от совершенного и, оставаясь откровенным до конца, ни капли в содеянном не раскаивается и если бы ему выпала еще одна подобная возможность, то он с огромным удовольствием воспользовался бы ею снова. И дело не в том, что он помешанный на сексе фанатик, просто Кьяра хотелось касаться как можно больше, не отлипать от него ни на секунду, прижиматься к нему всем своим существом, чувствовать своим горячим телом его прохладное, любоваться контрастом их кожи – смуглой и бледной, почти что алебастровой, купаться в его аромате, слышать и слушать, запоминать, впитывать в себя его тихий мягкий голос, быть рядом – с ним и в нем, наслаждаться мгновениями, проведенными вместе и медленно умирать от выворачивающей уже порядком огрубевшее собственное нутро нежности. Но это же нормально, да? Крис ведь только-только нашел Кьяра, кому угодно хотелось бы быть со своей второй половиной как можно ближе и дольше. Или нет? Он не уверен – это первые его отношения, в которых он оказался настолько зависим от другого человека. Рейгн знает, он проверял опытным путем, но каждый раз из этого не выходило ничего путного – Альберих неизменно оставался для него единственным и желанным, занимающим все его мысли на постоянной основе. То есть всегда. Мало кто мог мириться с подобным положением дел, да и сам Крис очень быстро уставал от любых отношений – они были не такими, неправильными и обременяющими, с ненужными ему надоедливыми людьми, а потому заканчивались в кратчайшие сроки. К тому же времени у него было не то чтобы много, поэтому Рейгн предпочитал что-то легкое, свободное и не имеющее под собой никаких обязательств. Но это уже в прошлом. Сейчас как раз ему бы хотелось конкретики. Желательно, серьезной, обстоятельной и, что называется, до гробовой доски – его, вероятно. Губы невольно складываются в игривую улыбку, Крис щурится, оглядывает вампира с интересом, отмечая про себя, что эти брюки на длинных стройных ногах невероятно ему идут, конечно, но куда лучше было бы без них. Рейгн уверен, что любая одежда на Кьяре будет смотреться изумительно… или же это Кьяр в ней будет невероятен? Хотя нет, он и без всей этой мишуры убийственен. Особенно когда обнажен. Он мотает головой, отгоняя картины недавно произошедших событий, и подходит к юноше вплотную. Очерчивает ладонями узкие бедра, поднимается к не менее узкой талии, скользит пальцами к животу и с сожалением застегивает последнюю пуговицу брюк, размышляя над тем, уместно ли будет снова утащить Альбериха в кровать. Целует невесомо в плечо, вкладывая в этот жест всю нежность, на которую только был когда-либо способен.

- Тебе не за что извиняться. Спасибо, что рассказал. – Крис прислоняется виском к рыжей макушке и сцепляет пальцы на чужой пояснице в замок. – Знаешь, я даже в какой-то степени рад, что оказался похож на того, кого ты до сих пор так невероятно сильно любишь. Если бы не это мое с ним удивительное сходство, то ты вряд ли бы когда-нибудь вообще меня заметил. Я, видишь ли, очень хотел однажды не просто тебя найти и молчаливо любоваться твоей красотой издалека, а быть рядом с тобой. Твоим. Так разве ж я могу упустить эту возможность и не воспользоваться предоставленным мне шансом? – Рейгн усмехается. Никто другой бы не услышал от него таких слов – Крис никогда ни перед кем не унижался, несмотря на кажущуюся внешнюю мягкость и открытость всегда оставаясь холодным и закрытым, уверенным и самодостаточным, не позволяющим другим помыкать собой как им вздумается, но какая, в Бездну, гордость, когда он держит сейчас в руках свой собственный мир? – Ты никогда его не забудешь, Кьяр. Не обманывай себя. Но однажды, смотря на мое лицо, ты увидишь меня. Меня, а не его. И я очень надеюсь, что ты сможешь полюбить этого нового для тебя человека ничуть не меньше, чем того мужчину. А до тех пор я буду рядом тихо ждать этого момента. Не волнуйся и не чувствуй вины – ни передо мной, ни перед ним. Просто позволь себе хотя бы немного побыть счастливым. Позволь мне сделать тебя таковым. – Рейгн заглядывает с надеждой в печальные голубые глаза, улыбается вампиру робко и касается губами прохладной щеки. – Мне жаль, что при взгляде на меня ты чувствуешь боль… Но, честное слово, она пройдет. В конце концов ты обязательно привыкнешь к моему уродливому лицу, я уверен! – Крис смеется, когда его ребра царапают острые когти, а вампир рассержено шипит ему в ухо. Он бесцеремонно сгребает его в охапку и, все еще продолжая посмеиваться со своей глупой шутки, накрывает алые губы глубоким поцелуем, сводя на нет чужое недовольство. Своей цели он достиг – Кьяр как минимум на пару мгновений отвлекся от застарелой печали и это уже можно считать маленькой победой. – Почему бы нам не остаться сегодня дома? Думаю, Песья яма вполне способна подождать еще немного. Да и друзья привыкли к моим отлучкам, а Феликс от тебя никуда не сбежит. И хоть мой день рождения был вчера, но… как насчет того, чтобы сделать мне еще один маленький подарок?

- Ты слишком наглый, знаешь? – Вампир ворчит сварливо, пряча за показным недовольством смущение, и Крис ухмыляется, подхватывая его под бедра и заставляя обхватить себя ногами за талию.

- Знаю. А еще знаю, что мы не все здесь доломали. Есть над чем поработать, не считаешь? – Кьяр фыркает, качает отрицательно головой и кусает его аккуратно за плечо. Рейгн укладывает красноволосого осторожно в постель и нависает сверху, покрывает легкими поцелуями шею и плечи, спускается к груди и расстегивает параллельно чужие брюки. – Чур в следующий раз ты остаешься в корсете! Хотя… - Он отрывается от своего увлекательного занятия и замирает, задумчиво уставившись в стену. Моргает ошалело, очень ярко и живо представив себе эту возможную картину, жмурится и стонет страдальчески. – Нет, пожалуй, подобного издевательства я не вынесу. У меня слишком слабое сердце, а ты и так сводишь меня с ума.

- Слишком много болтаешь. – Альберих ухмыляется, обхватывает его шею ладонью и притягивает к себе. Целует так, что любые связные мысли покидают его дурную голову, оставляя за собой звенящую пустоту, и Крис растворяется в нежности и любви к этому невыносимому человеку, что рассыпается в его руках мелодичными стонами, не дающими его хваленому самоконтролю даже крохотного шанса на жизнь.

Они лежат на смятых влажных простынях, уставшие и ленивые, но довольные донельзя, вслушиваются в тихое дыхание друг друга и молчат, сохраняя умиротворенную тишину и наслаждаясь минутами безмятежного покоя. Кьяр задумчиво изучает кончиками пальцев его лицо, зарывается ладонью в волосы, убирая отросшую челку с глаз, Крис подставляет под острые когти голову, и вампир послушно чешет его макушку, ведет дорожки к затылку, от чего по расслабленному телу бегут приятные мурашки.

- Ты так и не дал ясного ответа для чего я тебе нужен. – Рейгн жмурится от удовольствия, но все-таки решает прервать затянувшуюся порядком паузу. – Чего конкретно ты от меня ждешь? Какими видишь наши отношения? Наше будущее? Мы будем встречаться? Будем, да? О, точно! Выходи за мен… Упс, не то. – Крис волнуется, давится словами, прикусывает вовремя губу и фыркает в ответ на чужой смешок. – Я серьезно так-то. Так вот. Как насчет того, чтобы встречаться со мной? Ходить на свидания? Проводить вместе время? Любить друг друга? Чем там еще занимаются парочки? М?

Крис умывается, оглядывает свое отражение в зеркале и усмехается – он счастливый настолько, что скрыть это от внимательных глаз обитателей Ямы вряд ли представляется возможным и, какие бы он не корчил выражения лица, подобное поведение никого не обманет. Рейгн задумывается о том, что и как сказать, какие слова стоит ему подобрать, чтобы объяснить произошедшее и как охарактеризовать те изменения, что случились с ним всего за пару ночей и один полноценный день. Он не берется предсказывать реакцию друзей на внезапное сообщение о собственных вдруг возникших буквально из воздуха отношениях, хотя и смутно подозревает, что к данной новости все отнесутся, мягко говоря, скептично. Однако объяснять он ничего не обязан, да и придумывать правдоподобную историю тоже, тем более что ему все равно не поверят – он никогда не был тем самым человеком, что кидается в омут с головой по первому порыву. Хотя, с другой стороны, это может сыграть ему на руку, потому что обычно Крис всегда подходит к любым важным решениям взвешенно и редко когда отказывается от собственных слов. По крайней мере домочадцы поймут, что он очень даже серьезен в стремлении быть рядом со своим человеком. Правда, меньше вопросов и недоумения от этого, к сожалению, не станет.

Рейгн замечает в отражении забытое копье и качает головой. Подобные предметы лучше не оставлять без присмотра, а потому идеальным вариантом пока будет спрятать его от греха в браслет. Потом, когда Кьяр определит ему место, Крис вернет оружие законному теперь владельцу, до тех же пор оно побудет у него и спокойно дождется своего часа. Он перехватывает древко, взвешивает его в руке, ощущая в ладони тепло отполированного необычного вида дерева и холодный, практически обжигающий металл обмотки и в который раз удивляется странному выбору ее материала – обычно для удобства использовали либо веревки, либо обработанную специальным образом кожу, чтобы рука не скользила во время броска, но здесь древние мастера почему-то решили изменить традициям и выполнить обмотку из того же сырья, что и наконечник. Гибкая металлическая лента не самый удачный вариант для такого оружия, но Крис почему-то уверен – это копье так просто рук владельца не покинет. Он пожимает плечами, отметая ненужные размышления в сторону, касается привычным нажатием нужной бусины и в следующую секунду его ладонь остается пуста. Крис вздыхает тихо и возвращается в спальню. Находит переданные слугами собственные, чистые и выглаженные вещи, в которых он прибыл в особняк, и, довольный донельзя, одевается, ощущая себя в привычной одежде так, словно наконец вернулся к истокам – комфортно и уютно, в своей тарелке. Все-таки к роскоши, что окружала Альбериха, привыкнуть по щелчку пальцев нельзя – она, несомненно, подходила вампиру, изысканному и прекрасному, но никак не ему, простому и грубому представителю рабочего класса, выросшему в нужде и нищете. Рейгн натягивает пропахший цветочным ароматом свитер, чихает и морщится, улавливая раздражающий отчего-то слизистую запах лаванды, и подходит ближе к устроившемуся за туалетным столиком Кьяру. Прислоняется к дверному косяку, отделяющему спальню от ванной, прячет руки в карманах брюк и наблюдает с интересом и восторгом за тем, как юноша начинает свой маленький ритуал по наведению красоты. Честно говоря, вампир и без краски на лице красивый до пропускающего иной раз удары сердца, но макияж делает его еще более невыносимым – Крису почти физически становится больно смотреть на его преобразившийся образ. Он замирает в восхищении, когда бальзам – или помада? Он не очень хорош в определениях всех этих хитрых штучек – ложится ровным слоем на чужие пухлые губы, добавляя им яркости и цвета, и в груди становится жарко и тесно от переполнившего его волнения. Рейгн надувает в притворной обиде губы, когда вместо ожидаемого поцелуя получает лишь прикосновение прохладных пальцев к собственному подбородку, но любой намек на недовольство моментально исчезает, стоит только вампиру упомянуть о корсете. Он смотрит на Кьяра немного ошалело и неверяще, и глупая его голова стремительно становится звеняще пуста.

- А вот я в этом как-то не уверен. – Крис с трудом сглатывает, вдруг очень ясно и четко осознавая, что и сегодня до Песьей ямы они с большой вероятностью могут не добраться. Он медлит пару секунд, давя в себе на корню желание послать все дела в бездну и запереться с Альберихом еще на пару дней дома, не показывая носа из спальни даже на мгновение, стряхивает пробежавшие по телу щекочущей волной приятные мурашки от подсунутых воображением картин и берет-таки себя в руки. Подходит уверенно к вампиру и останавливается у него за спиной на допустимом приличиями расстоянии – во избежание так сказать. – Корсет, пожалуйста. – Кьяр улыбается игриво и протягивает ему требуемый предмет одежды. Он ведь не издевается над ним сейчас, правда?.. Рейгн закусывает до отрезвляющей боли нижнюю губу, но это ни черта не помогает – огненная воронка в груди ширится, заполняет раскаленным добела сплавом сердце и до горящих нестерпимо ладоней хочется притянуть этого несносного старейшину ближе, сорвать с него раздражающую рубашку и… Крис все-таки прокусывает клыком тонкую кожу губ и слизывает торопливо выступившую алую каплю, ощущая, как высокое стройное тело перед ним напрягается едва заметно, улавливая запах свежепролитой крови. Он накидывает на талию корсет и шнурует его, умело и быстро. Затягивает шелковые шнурки и все-таки не выдерживает, прижимает широкую ладонь к чужому животу, тянет парня к себе, стонет страдальчески и утыкается лбом ему в спину. – Это невыносимо. – Они стоят так несколько минут и не двигаются, Рейгн вдыхает жадно одуряющий аромат Кьяра, трется носом о его шею и оставляет на ней легкий поцелуй. Он с усилием отрывается от вампира, все-таки заканчивая возиться с корсетом, и на непослушных ногах направляется к выходу из спальни. – Я подожду тебя в коридоре. – Крис не оборачивается, опасаясь того, что может не выдержать и вернуться обратно, к замершему изваянием Альбериху, и продолжить начатое. Притворяет за собой осторожно дверь, прижимается к ее прохладной поверхности спиной, горбится и жмурится в отчаянии до разноцветных кругов перед глазами. Рейгн думает, что теперь даже самый тяжелый поход в аномальную зону после подобного покажется ему всего лишь легкой и неторопливой пешей прогулкой. Лучше уж он парочку раз сгоняет к потусторонним тварям, чем переживет все это вновь, потому что он совсем не уверен в том, что в следующий раз сможет сдержаться.

Они покидают особняк спустя десять минут. Молчаливыми тенями скользят к рельсомобилю, забираются в его гостеприимное нутро и устраиваются на сидении рядом друг с другом. Кьяр опускает голову ему на плечо, переплетает их пальцы между собой и поглаживает его запястье в ободряющем жесте, словно бы говоря «вот он я, здесь, с тобой, все хорошо». Крис выдыхает и расслабляется, чувствуя, как все еще не отпустившее его толком желание трансформируется в нежность, от которой становится тепло и очень-очень хорошо в груди. Однако умиротворенные, лениво перекатывающиеся в его голове мысли нет-нет да и перебивают другие, беспокойные и тревожащие. Он возвращается к озвученным вампиром вчера вопросам и старается найти на них правильные ответы. Те, что окажутся единственно верными. На часть из них он может ответить уже сейчас, но все они касаются лишь Альбериха. Готов ли он отказаться от своего прошлого, настоящего и будущего ради него? Готов ли он, склонив покорно голову, послушно следовать за его волей, куда бы она его ни привела? Готов ли он посвятить всю свою жизнь, сколько бы судьба лет ему не отмеряла на этом свете, только ему одному? Да. В нем нет ни сомнений, ни противоречий – этого требует все его естество, оно стремится к этому с первого мгновения их так и не случившейся встречи шестнадцать лет назад и вряд ли что-то изменится со временем. Скорее это желание будет только расти, становиться сильнее день ото дня, особенно теперь, когда он рядом со своим желанным человеком. Он с толикой страха осознает, что готов отказаться даже от родных и близких ему людей, лишь бы быть подле Кьяра всегда и везде. Ему будет достаточно знать и того, что все у друзей хорошо, что они в безопасности, что крыша больше не протекает, а в доме тепло и на столе каждый вечер их ждет вкусный ужин и хорошая компания. Да, этого хватит, чтобы уйти за Альберихом без сожалений. Вот только Макс будет продолжать его волновать, ведь если Феликс его покинет, то этот придурок не найдет покоя до тех пор, пока не сможет быть рядом с ним во что бы то ни стало. Этот отбитый наглухо человек горы свернет, перелопатит весь мир, но какого-нибудь вампира да найдет и обязательно потребует его обратить, если Кьяр откажется. А вот в том, что его просьбу выполнят Крис очень сомневается. Скорее убьют, чтобы больше никого не беспокоил. Рейгн вздыхает и трет устало переносицу, понимая, что на самом деле самое сложное его ждет впереди. Как только Валентайн растеряет всю свою радость от решения их давней проблемы и до него дойдет, что он остается один – то есть совсем один, не только без Феликса, но и, вероятно, без него, Крису предстоит выдержать не одну истерику и, возможно, даже не один мордобой. Кьяр сжимает легонько его руку, привлекая к себе внимание, заглядывает вопрошающе в глаза, но Рейгн только качает головой, целует тыльную сторону чужой ладони и улыбается слабо. Это все в будущем и с ним он как-нибудь уж справится, а пока лучше сосредоточиться на настоящем.

Они выходят раньше положенного, решив немного прогуляться по окрестностям. Крис благодарит всех богов за то, что вампир остановил свой выбор на длинном плаще с капюшоном, скрывающим его фигуру под темными объемными складками, хотя это мало спасает – слишком большой между ними контраст, чтобы не обратить на них внимание. Он накрывает красноволосую макушку накидкой, прячет слишком выделяющееся для этих мест прекрасное лицо в ее тенях и заботливо поправляет завязки под чужим подбородком. Кьяр фыркает насмешливо, намекая, что подобные действия бесполезны и берет его под руку. Вероятно, они довольно колоритно и совсем неуместно смотрятся со стороны: Крис, что ниже своего спутника на полголовы, в пускай и чистой, но поношенной одежде, органично вписывающейся в местную архитектуру, и Альберих, высокий и грациозный, в искусно выполненном из дорогих материалов плаще – вампир выбивается из общего фона подобно драгоценному камню в куче старого хлама. Однако они не обращают ни на кого внимания, полностью сосредоточившись друг на друге, идут медленно и неторопливо, разговаривают ни о чем и обо всем сразу, Рейгн дает вампиру общую сводку по обитателям Ямы, стараясь не затрагивать нескончаемые проблемы старого, ветхого порядком здания. Когда они наконец достигают нужной им улицы, на которой располагался некогда известный паб, Крис замедляется, прислушиваясь к звукам, доносящимся из-за входной двери, и с обреченностью понимает, что в зале собрались почти все его домочадцы. Кажется, он даже уловил голос Феликса, отвечающего что-то язвительно раздражающей не только Хобермана, но и самого Криса Катерине.

- Что ж, мы на месте. Готов? – Рейгн ухмыляется весело, получив на такой простой вопрос неуверенный кивок. Кьяр склоняет заинтересовано голову, прислушиваясь к творящемуся внутри бедламу. Крис толкает тяжелые двери и смеется, моментально оглушенный какофонией разнообразных звуков и запахов. – Тогда добро пожаловать в дурдом.

- Рейгн, мать твою! Наконец-то! Где тебя носило? – Макс едва не сбивает его с ног, отпихивая в сторону встрепенувшуюся Манси, хлопает что есть силы по плечу и оглядывает беглым взглядом с головы до ног. – Ну, расскажи мне, тебя покусали или только понадкусывали?

- Дорогой, ты наконец-то вернулся! О, кто это рядом с тобой? Все в порядке? Проходите-проходите, не стойте на пороге. – Венна всплескивает взволнованно руками, отгоняет от него Валентайна и затягивает их в помещение. Она яркая и улыбчивая, теплая, от нее пахнет приятно свежей сдобой и яблочным вареньем – Крис улыбается в ответ и мягко сжимает ее хрупкие пальцы в горячих ладонях. Малышня застенчиво выглядывает из разных уголков большого зала: кто из-под столов, кто из-за барной стойки, а кто и спрятавшись за широкими спинами двоих старых, прожженных моряков. Рейгн вскидывает удивленно брови и приветствует вернувшегося из рейда Доминика. Жмет руку Даксу, толкает в бок Эллиота, все также крепко сжимая другой рукой ладонь Кьяра, и, едва избежав удушающих объятий Катерины, пробивается к столику, за которым устроились Феликс и Шер.

- Устраивайтесь удобнее. У нас есть вкусный чай и теплые булочки. А вот весь твой праздничный ужин мы уже съели, не обессудь. – Амари щелкает его по носу, лукаво улыбаясь, а Хоберман смеется. – Тебя днем с огнем не сыщешь, несносный ты мальчишка. – Гадалка цокает неодобрительно языком, качая осуждающе головой. Прищуривается, с интересом вглядываясь под капюшон его спутника. – М? Тебя вроде отправляли на встречу с вампирами, а ты мало того, что пропал, так еще и привел… кого кстати? Неужели решил представить нам драгоценную частичку своего сердца, милый мой?

- И как только догадалась. Карты подсказали? – Крис нагло улыбается и народ как-то разом затихает, с удивлением разглядывая их со всех сторон. Макс давится ватрушкой, таращит на него глаза, а Элен присвистывает и одобрительно подмигивает. – Ты, как всегда, права. Мое драгоценное сердце зовут Кьяром. Вам необязательно его любить, ибо с этим вполне могу справиться я сам, но обязательно – жаловать. И ни в коем случае не обижать. – Рейгн ухмыляется еще шире, слабо представляя, что кто-нибудь из присутствующих здесь смог бы хоть как-то обидеть его человека. Вампир скидывает с головы накидку и возобновившийся было шум вновь сходит на нет.

- О-ля-ля, а губа-то у малыша не дура. – Кажется, это был Дакс. Стоит только этим словам сорваться с его губ, как гвалт поднимается невообразимый. Крис морщится, но смеется, представляет Кьяру каждого по очереди, их закидывают вопросами о том, как они познакомились, сколько встречаются, почему он молчал и еще целым ворохом разнообразных уточнений и восторгов, и он едва успевает от них отбиваться, совершенно не ожидав такого интереса к своей личной жизни. Хотя, с другой стороны, мог бы и предугадать подобную реакцию. Все-таки это впервые, когда он знакомит их со своей второй половиной.

- Как прошел рейд, Дом? – Крис улыбается старому моряку приветливо, чувствуя, как радость от долгожданной встречи заполняет грудную клетку приятным теплом, грозясь вот-вот проломить ребра и вырваться наружу. Они не виделись несколько долгих недель и это время тянулось для него невероятно медленно – каждый раз, когда Эмалин уходит в море, Рейгн ощущает отравляющее сердце беспокойство, заставляющее его время от времени возвращаться к мыслям о потерянном в раннем детстве отце и к тем чувствам, что он испытал в тот непростой для него период. Страх и отчаяние, что он пережил в пятилетнем возрасте, когда наконец осознал, что его родной человек больше не вернется домой, оставили на нем свой темный отпечаток и теперь, когда Доминик, фактически заменивший главную родительскую фигуру в его жизни, покидает их, отправляясь на очередную охоту за несчастным, ни в чем не повинным левиафаном, Крис боится, что, как и произошло с его настоящим отцом, тот исчезнет, растворится в морской пене, словно бы никогда и не существовал, вновь как в детстве оставляя его в одиночестве стоять долгими часами на причале и смотреть тоскливым ищущим взглядом в бескрайний пустой горизонт и ждать, бесконечно и изматывающе ожидать его возвращения, надеясь, что с новым рассветом знакомый корабль обязательно причалит к берегу. Крис бы давно уже уговорил его оставить это неблагодарное ремесло, если бы не острая нужда в деньгах. Но его радует, что вопрос с болезнью Феликса вскоре должен благополучно разрешиться и тогда он сможет разорвать не самый выгодный контракт с академией натурфилософии и свободно торговать найденными в аномалии ресурсами на том же черном рынке, зарабатывая тем самым намного больше, чем сейчас, и Доминику не придется их покидать, у него будет возможность сосредоточиться на чем-то другом, заняться домом или воспитанием детей, или найти себе по вкусу какое-то другое, более безопасное занятие, а они с Максом уж как-нибудь сами позаботятся об остальном.

- А, что тут говорить. – Мужчина машет раздосадовано рукой, кривится, словно бы съел кислый лимон и делает внушительный глоток пива. Дакс дергает Криса за предплечье, вынуждая его сесть рядом, хлопает ободряюще по плечу и придвигает ближе тарелку со стейком. Крис благодарно кивает, но от еды отказывается. – На полпути к Морли у нас полетел навигатор, пришлось возвращаться обратно. Как технику отладим, так сразу уйдем в море. Дел там максимум на неделю, так что особо не радуйся, я с вами ненадолго. Ты лучше расскажи, где такое сокровище нашел?

- Случайно. Можно сказать, что я тут не при чем. И, чтоб вы знали, он меня украл. – Рейгн дергает смущенно плечом, находя взглядом фигуру Кьяра. Улыбается украдкой, наблюдая за тем, как вампир хлопает радостно в ладоши, видимо, придя в восторг от ответа Эллиота. Роган мальчишка смышленый и не менее очаровательный в своей заумности и тяге к знаниям и Крис совершенно не удивился бы, если бы он пришелся Альбериху по душе. Ему немного странно и удивительно видеть этих двоих вместе вот так спокойно и непринужденно о чем-то переговаривающимися, смеющимися и восторженными. Он подпирает ладонью голову и ни на секунду не отводит от Кьяра мечтательного взгляда, все еще до конца не в состоянии поверить в произошедшие за последние два дня события. Вампир так сильно выбивается из окружающей их обстановки, что кажется почти нереальным, иллюзорным, сотканным из теней и фантазий: эти выцветшие, потертые сидения высоких стульев, стершиеся лак и краска барной стойки, поблекшие обои, заплатки на некогда ярких алых диванах, пустые полки шкафов, мигающие тусклые лампы и заедающая периодически пластинка в старом граммофоне – все это так не подходит ему, его замечательному человеку, но несмотря на это Крису почему-то отчетливо кажется, что он был здесь всегда, сидел вот также на этом самом стуле, покачивал ногой в неровный, прерывающийся иногда такт хрипящей мелодии и терпеливо ждал его. Словно бы они были знакомы уже очень давно, просто Рейгн по какой-то неизвестной причине забыл его и оставил одного. Но разве такое возможно? Разве мог бы он, Крис, уйти от него? Нет, вряд ли. Только если бы их не разлучили насильно. Но он сильно сомневается, что Кьяр расстался бы с ним добровольно. Или, скорее, хочет на это надеяться. А значит единственное, что могло разорвать их совместный путь – смерть. Крис хмурится, ощущая, как на эту мысль отзывается внезапным болезненным ударом сердце, однако тут же отметает ее в сторону как абсолютно абсурдную – такого попросту не может быть. Он не верит в реинкарнацию, перерождение и всякую похожую чушь и то, что он и возлюбленный вампира оказались на одно лицо всего лишь случайное стечение обстоятельств, злая шутка судьбы, подарившая ему счастливый шанс оказаться к предмету своего обожания так непозволительно близко. Рейгн встряхивает головой, недовольный тем, что вообще вспомнил о существовании этого проклятого призрака прошлого и о том, что сам является всего лишь жалкой пародией на него, и вздыхает, чувствуя острое желание вдохнуть обладающий какой-то невероятной для него привлекательностью запах вампира как можно глубже и успокоиться, стерев из дурной головы любые намеки на подобные идиотские размышления. Он замечает краем глаза, как переглядываются и ухмыляются понимающе Эмалин с Тиреном, но никак не реагирует. Провожает недоуменным взглядом счастливого до соплей Эллиота и решает, что ему самое время вернуться к Альбериху, чтобы урвать хотя бы пару минут рядом с ним, прежде чем их снова разлучат его шумные, неугомонные друзья.

- О чем вы говорили? – Крис подходит к Кьяру настолько близко, что касается бедрами его колен, но ему этого оказывается недостаточно – он устраивает ладонь на чужом плече, ощущая под пальцами приятную прохладу плотной ткани пиджака. Чувствует, как на корне языка оседает волнующий аромат, клыки снова начинают как-то странно чесаться и хочется вонзить их в бледную бархатную кожу, прокусить ее до побежавшей по острым ключицам крови и смешать их запахи воедино, что-то внутри него требует оставить метку, присвоить, сделать сидящего перед ним человека своим – это ненормально, но так желанно, что ему становится почти физически больно от невозможности воплотить свое отдающее сумасшествием стремление в жизнь. Да и, к сожалению, вряд ли вампиру что-то такое понравится, а потому лучше всего об этом даже не мечтать. Альберих качает головой, не желая раскрывать их с Эллиотом маленький секрет, целует его легко, мимолетно, едва касаясь губами губ и тут же отстраняясь, и Рейгн улыбается, очарованный нежностью, мелькнувшей во взгляде голубых глаз. – Как скажешь. Но обязательно расскажи мне об этом как-нибудь позже, хорошо? Пожалуйста, подожди еще немного, мне нужно переговорить с Шер о текущих делах. Я постараюсь вернуться к тебе как можно быстрее. – Он сжимает осторожно в ладонях длинные пальцы, очерчивает мягко ногтем один из замысловатых перстней и заглядывает в чужие холодные глаза. Замирает на несколько мгновений, обдумывая просьбу поговорить с Феликсом наедине, унявшееся было беспокойство снова начинает ворочаться неприятно в груди, Крис прикусывает губу, думая о том, что, возможно, стоило бы сначала самому сообщить Хоберману, опуская все лишние для чужих ушей подробности, итог прошедших переговоров, но все-таки согласно кивает, придя к выводу, что Кьяр и без него прекрасно разберется, что и как следует сказать явно не ожидающему внезапной встречи со старейшиной вампиров Феликсу.

- Как идут дела? Прости, что исчез внезапно, не поставив никого в известность. Это… не входило в мои планы. – Рейгн находит Шер все там же, за привычным, облюбованным ею уже довольно давно столом, за которым она проводила большую часть своего свободного времени либо вышивая, либо раскладывая пасьянсы, опускается на диванчик напротив и откидывается на спинку. Вздыхает тяжело и трет устало переносицу, ощущая подступающую от обилия разнообразных громких звуков и запахов головную боль.

- Да уж знаю. Карты много интересного мне рассказали. А теперь я хочу послушать тебя. – Женщина отставляет чашку с недопитым чаем в сторону и складывает сцепленные в замок руки на столе перед собой. Смотрит на него черными глазами, в которых невозможно прочитать какие-либо эмоции, однако Крис по изменившимся нотам ее аромата понимает, что Шер чем-то встревожена. – Как тебя угораздило спутаться с вампиром? И не нужно прикрываться Феликсом – для решения его вопроса тебе необязательно было начинать с тем… человеком весь этот фарс, что ты так красиво завернул в обертку якобы отношений. Еще совсем недавно тебе было совершенно неинтересно все, что касалось этого занимательного аспекта жизни.

- Ну, если я скажу, что люблю его – поверишь? – Крис смотрит на нее в ответ тяжелым взглядом, хмурится и к горлу подкатывает раздражение.

- Поверю. От чего ж не поверить, видя твою светящуюся, чуть ли не трескающуюся от счастья физиономию. Но, мальчик мой, он не принесет тебе ничего, кроме потерь и боли. Подумай об этом как следует на досуге. – Он фыркает недовольно, однако сказать ничего не успевает – встревоженным вихрем на них налетает Валентайн.

- Эй, какого лешего твоя свалившаяся нежданно-негаданно нам на головы пассия вдруг решила поболтать с Феликсом наедине? Мне не нравится! Вдруг он что-нибудь нехорошее с ним сделает? Он жуткий! Откуда он вообще взялся? Забери немедленно этого придурка и убирайся из нашего дома! Вам тут не рады, ясно? Твою мать, почему я последним узнаю о том, что у тебя кто-то появился?! – Макс вопит ему обиженно в самое ухо и Крис давится язвительным ответом, морщится от ударившего по барабанным перепонкам резкого звука и отпихивает парня в сторону. Очень хочется стукнуть его как следует по пустой черепушке, но Рейгн боится, что от удара тот окончательно растеряет последние сохранившиеся удивительным образом мозги. Те имеющиеся крохи извилин в чужой голове оказываются для него слишком ценными, потому что если и они исчезнут, то Валентайна останется только прибить, чтобы не мучался и не мучал остальных.

- Я вас услышал. Услышьте же и вы меня и запомните кое-что на будущее – я не потерплю ни одного плохого высказывания в сторону Кьяра, даже малейшей мысли с оттенком недовольства, а потому засуньте-ка все имеющиеся у вас претензии как можно глубже друг другу в… глотки. И не открывайте рты по этому поводу больше ни-ког-да. – Он медленно встает, напоследок зло оглядывая хмуро взирающую на него в ответ парочку, и направляется на второй этаж, сердито чеканя шаг. Бездна их всех пожри, он ведь не просил их ни о чем сверхъестественном! Он вообще так-то никого ни о чем не просил, просто хотел познакомить близких с самым важным для него человеком, провести немного времени всем вместе, в уютной атмосфере и хорошей компании, но нет же, обязательно нужно было все испортить. Чертов Макс с его идиотской истерикой и проклятая Шер с ее долбанными раскладами. Старуха совсем из ума выжила, раз на полном серьезе решила, что ее карты – это истина в последней инстанции. Крис тормозит у самой двери в комнату Феликса, едва не впечатываясь в нее носом. Фыркает раздраженно, сверля с минуту деревянную поверхность гневным взглядом, выдыхает и тут же заполняет легкие воздухом, различая среди мешанины различных запахов аромат вампира. Успокаивается немного и берет себя в руки. Стучит осторожно.

- Это Крис. Простите, что помешал. Я могу присоединиться? – Рейгн заглядывает в комнату и тут же находит глазами Кьяра. Получает на свой вопрос два согласных кивка: один – уверенный, второй – нерешительный, и проходит вглубь спальни, останавливаясь у окна и опираясь бедром о холодный подоконник. Прячет руки в карманы брюк и отворачивается от присутствующих, разглядывая унылый пейзаж, скрывающийся за мутным стеклом, все еще ощущая колющее острыми иголками под ребра раздражение. – Я просто побуду с вами, ладно? Считайте, что меня здесь нет.

Сквозь сон до его ушей долетают звуки открывающихся и закрывающихся тут же дверей, детский плач, приглушенные разговоры взрослых, капризный голос Леви, требующий от Дакса выдать ему другие ботиночки – парнишке не нравятся новые зимние, серые и скучные, он хочет другие, яркие и любимые осенние, с вышитыми Шер по окантовке коричневыми листьями и грибочками. Венна гремит на кухне сковородками и чашками, Макс ворчит что-то сонное и невразумительное себе под нос, Элвин и Мелани переговариваются тихо с Эллиотом – младший дает последние напутствия детям перед ожидающей их в школе проверочной работой, Элен баюкает только что перекусившую как следует Иву, пытаясь параллельно с этим привести собственный внешний вид в более приличную форму, чертыхается сквозь зубы, роняя расческу, а Доминик едва слышно мурлычет какую-то незамысловатую песенку и раскладывает по тарелкам завтрак – Песья яма стряхивает с плеч сонную дрему, наполняется жизнью и готовится к новому дню. Крис слабо улыбается, понимая, что сейчас где-то в районе семи утра, домочадцы собираются на работу, а ему еще можно поспать пару лишних часов, дав организму маленькое послабление в единственный на неделе выходной, вжимается лбом в чужую грудь, утыкаясь носом в солнечное сплетение, и делает глубокий вдох, ощущая как по легким растекается самый лучший из всех существующих в этом мире ароматов – аромат его нежно и трепетно любимого человека. Он обнимает Кьяра чуть сильнее, сцепляя руки в замок у него на пояснице, и, закинув ногу ему на бедро, вновь погружается в светлые, спокойные сны, чувствуя, как прохладные руки гладят его невесомо по голове.

Он просыпается в одиночестве через несколько часов. Хмурится, щуря сонно глаза и пытаясь сообразить, где он, какой сегодня год, куда исчез Кьяр и что вообще происходит. Приподнимается на локтях, с трудом отрывая голову от подушки, оглядывает полутемную комнату беглым взглядом и почти сразу находит потерю у распахнутого настежь шкафа. Кьяр в задумчивости рассматривает его нутро – вампир уже одет и причесан, не хватает только пиджака или пальто и можно выдвигаться в путь. Рейгн неторопливо садится и потягивается, разминает затекшие за ночь плечи и зевает в кулак, передергивает от расползшегося по телу неприятными мурашками холода и кутается в еще сохранившее его тепло одеяло.

- Ты покидаешь меня? – Голос хрипит, не слушается его спросонья, Крис поджимает недовольно губы и зарывается носом в пропахшую Кьяром ткань, подтягивая колени к груди.

- Ненадолго, обещаю. – Альберих оборачивается к нему и Рейгн замечает подведенные черным глаза и розовые от бальзама губы. Зависает ненадолго, любуясь вампиром, пока тот, не дождавшись ответа, не приближается к нему, в мгновение оказываясь рядом. Юноша наклоняется к нему близко-близко, оставляя на щеке легкий поцелуй и смазанный след приятно пахнущего уходового средства, убирает с его глаз мешающиеся пряди, приглаживает взлохмаченные на макушке волосы, щелкает по носу и мягко улыбается. – Мне нужно проведать свое дитя и задать несколько интересующих вопросов. Это не займет много времени, но все же, пожалуйста, постарайся не покидать пределов дома. Не выходи никуда без меня, хорошо? И не оставайся один ни на минуту, пусть с тобой постоянно будет кто-то рядом. Так мне будет спокойнее.

- Как скажешь. Мне нужно прогуляться на чердак, закончить начатое вчера дело. Возьму с собой Феликса тогда. – Крис прислоняется лбом к чужому животу, ощущая кожей прохладную жесткость корсета. Вздыхает тихо и немного грустно, не желая выпускать вампира из поля зрения ни на секунду. Все те дни, что прошли с их первой встречи, Кьяр постоянно находился где-то поблизости и Рейгн успел как-то незаметно и очень быстро привыкнуть к его ненавязчивому присутствию рядом с собой. Ему становится от чего-то тоскливо и самую каплю тревожно, словно бы стоит Альбериху переступить порог их уже совместной спальни, как все закончится и Крис проснется, и все это окажется всего лишь очередным его сказочным сном. Он целует напоследок вампира в грудь, прижимаясь губами к местечку прямо напротив сердца, и отстраняется. Улыбается ему ярко и тепло. – Ты только возвращайся, хорошо? Я буду ждать.

Кьяр кивает и улыбается ему в ответ, гладит невесомо по щеке и целует нежно на прощание. Когда за ним все-таки закрывается дверь, Рейгн заваливается набок и жмурит глаза, до последнего вслушиваясь в звук удаляющихся все дальше и дальше от него шагов. Лежит так какое-то время, дышит окружающим его плотным кольцом запахом вампира и думает о том, как было бы здорово, если бы можно было промотать время вперед, к моменту их следующей встречи, но понимает, что единственно верным решением для этого будет занять себя насущными делами. Он неохотно сползает с кровати, вынужденно оставляя позади одеяло, хранящее аромат Кьяра, и тащится одеваться, решив, что рубашка Альбериха будет неплохой заменой предмету постельного белья. Спускается на первый этаж, в главный зал, где его приветствуют вялыми кивками сонные девушки и вполне уже бодрыми – Шер и Феликс.

- На кухне тебя ждут еще теплые панкейки – с медом и твоим любимым малиновым джемом, тут уж как захочешь, а мы поделимся горячим кофе и молоком. Так что иди бери все необходимое и присоединяйся к нам. – Амари смотрит на него с мягкой, почти что материнской улыбкой на губах, на что Крис скептично хмыкает про себя, но возвращает ей точно такую же теплую улыбку в ответ. За все время нахождения Кьяра в Песьей яме они больше не поднимали тему его с вампиром скоропалительных отношений, стараясь обходить любое упоминание о прошлом разговоре за версту, а то и за несколько, однако Рейгн не обманывается – Шер вряд ли так просто оставит его с этим вопросом в покое. Он возвращается к ним с подносом, полным еды, и устраивается рядом с Феликсом, позволяя тому прижаться к своему горячему боку и спрятать ледяные руки под рубашкой.

- Макс бы поднял крик, увидь он нас сейчас. – Крис усмехается, представив на мгновение выражение лица Валентайна от подобной картины, и принимается за довольно поздний для себя завтрак – настенные часы показывают без пятнадцати десять утра. – Как ты себя чувствуешь? Сходишь со мной на чердак? Ксандр, зараза, улетел, забыв оставить на видном месте необходимые мне для предстоящего похода в аномалию склянки. Теперь вот придется искать их самостоятельно. Неизвестно сколько это может занять времени, так что мне не помешала бы компания.

- Почему бы и нет? Чувствую я себя вполне сносно. Возможно, даже помогу, если ты разрешишь. – Феликс опускает голову на его плечо, воруя у него с тарелки кусочек панкейка в малиновом джеме. Крис нарезает послушно еще одну румяную лепешку на аккуратные квадратики и подвигает тарелку к Хоберману, но тот отнекивается, возвращая ее назад.

- Отлично, вы нашли, чем себя занять. Я побежала в центр, нужно заскочить в ателье, оставить там уже готовые заказы. Заодно прогуляюсь до рынка, куплю что-нибудь на ужин. Дакс с Максом на смене, Доминик в порту возится с кораблем, Элен сегодня дежурит – они будут поздно. Эллиот ушел в библиотеку, когда вернется – не в курсе. Но, думаю, ждать его рано также не стоит. Дома остаются Венна, девочки, двойняшки и Ива, однако помните, что к часу нашей старушке придется уйти за старшими ребятами, поэтому постарайтесь к тому моменту закончить со всеми делами и помочь Раэлин и Катарине с ребятней. К тому же скоро подойдут рабочие, так что вам еще придется следить и за ними. Тут, конечно, нечего красть, но предосторожность никому не повредит. Все, не хулиганьте. До встречи! – Гадалка, раздав указания, посылает напоследок им обоим воздушный поцелуй, скинув на их плечи часть своих обязанностей, и под возмущенный галдеж торопливо сбегает с места преступления. Крис провожает ее хмурым взглядом, но поделать ничего не может – остается лишь смириться и по возможности извлечь из этой ситуации выгоду, нужно только постараться как следует ее найти. Они убирают за всеми грязную посуду, протирают столы и, заглянув напоследок к Эмалин, прилегшей отдохнуть рядом с уснувшей Ивой, и предупредив ее о своем местоположении, отправляются в святая святых этого дома – на чердак. Рейгн морщится, уже на подступах к комнате ощущая непередаваемую гамму всех тех запахов, что обитают в ней практически на постоянной основе и с запозданием вспоминает об оставленном в спальне респираторе, но возвращаться не хочется и он только натягивает на нос рубашку, пытаясь оставшимся на ткани слабым ароматом Кьяра перебить вонь лекарственных трав, а потом он выбрасывает из головы все лишние мысли, оставляя лишь одну – чем быстрее он начнет, тем скорее увидит Альбериха, и они наконец запираются наверху и приступают к делу.

Проходит около получаса, когда до его слуха вдруг долетают с первого этажа несколько незнакомых мужских голосов и один взволнованный женский – Венна вышла встретить прибывших рабочих. Рейгн вслушивается в их разговор, но быстро успокаивается, понимая, что Эмалин ничего не угрожает, и возвращается ко второму по счету шкафу с разного назначения склянками, в который уже за эти дни раз проклиная забывчивого ворона. Феликс тихонько сидит в дальнем углу на колченогом стуле в обнимку с какой-то книгой, иногда позволяя себе отпустить один или два ехидных комментария в сторону матерящегося сквозь зубы Криса, на что тот лишь зыркает на него мрачно из-под насупленных бровей, откручивая крышечку с очередной баночки дурно пахнущего бальзама. Концентрат литрума был удачно найден минут пять назад, осталось дело за малым – раздобыть яд седума, густой и вязкий, больше похожий на древесную смолу темно-зеленого цвета, чем, собственно, на привычный в его понимании яд. Проблема была только в том, что большинство имеющихся у Ксандра элексиров и бальзамов были именно такого оттенка, так что Крису приходилось проверять все попадающиеся в его руки склянки и даже те, что имели отличную от искомого вещества консистенцию. Так, на всякий случай. В какой-то момент, ткнувшись носом в сотый пузырек, он неожиданно понимает, что в доме происходит что-то странное. Тревога в груди разрастается стремительно до огромных размеров, вгрызается в сжавшееся испуганным зверьком сердце острыми клыками, а Рейгн замирает каменным изваянием с недонесенной до лица вытяжкой из корней тараксакума, упираясь стеклянным взглядом куда-то между кривых старых полок прибитого к стене намертво шкафа. Дом вдруг как-то подозрительно затих, в нем больше нет привычных ему звуков – не хнычет Тиа, выпрашивая у Венны лишнюю ложку варенья, не разговаривает сам с собой Питер, старательно скрипя по бумаге мелком, девочки не обсуждают предстоящую смену в Чертоге, Эмалин не ворчит под нос, разливая по чашкам ароматные травы. И рабочих тоже почему-то не слышно. Лишь иногда поскрипывают рассохшиеся половицы под чужими, незнакомыми с их коварным напольным покрытием ногами да сквозняком проносятся по коридорам едва уловимые шорохи. В яме кто-то есть, кто-то посторонний и опасный, и, вероятно, это не один человек. Или, скорее, не человек вовсе. Вампиры? Да, больше некому. Те самые, о ком его предупреждал Кьяр? Он не знает, но это и неважно – достаточно того, что они пришли в его дом с определенными намерениями. Крис очень осторожно возвращает на место склянку с вытяжкой и поворачивается к Феликсу, прикладывает палец к губам, веля молчать, и указывает на стул, жестами стараясь донести до него, чтобы он ни в коем случае не покидал чердак до его возвращения и заперся максимально тихо на замок, благо что ворон исправно ухаживает за щеколдой и она не скрипит – это, конечно, вряд ли поможет, если до парня все же доберутся, но самому Хоберману будет хотя бы чуть более спокойнее, чем останься он тут с открытой дверью.

Рейгн переходит на крадущийся охотничий шаг, подозревая, что он вряд ли обманет этим непрошенных гостей, однако все же рассчитывает выиграть для себя пускай даже пару драгоценных секунд – лишними они точно не будут. На корне языка оседает мерзкая горечь – что-то подсказывает ему, что он больше никогда уже не увидит Кьяра, а шанс того, что этот старый дом, хранящий в себе тепло их общих воспоминаний и грусть прожитых тяжелых дней, станет для всех находящихся здесь людей общей могилой стремится к бесконечности. Но за его спиной остается Феликс, а впереди, возможно, кто-то отчаянно нуждается в помощи, а значит не время опускать руки. Крис очень надеется, что сможет спасти еще хотя бы одну жизнь – это будет его маленькой победой. Он с усилием давит в себе обреченность, затыкая вопящие об опасности и бессмысленности боя интуицию и чувство самосохранения, и материализует в руке бердыш, ощущая как по ладони растекается приятное тепло и оружие приветствует хозяина чуть медленнее чем обычно гаснущим на изогнутом лезвие фиолетовым отблеском. Он спускается на второй этаж и в нос практически сразу бьет отвратительная вонь разложения и густой металлический запах крови. Сладковатый аромат гниения забивает ноздри, от него нестерпимо хочется блевать, однако Рейгн только упрямо хмурится, стараясь сконцентрироваться на движениях и знакомой тяжести топора. Останавливается у комнаты Элен, заглядывает внутрь и не находит крохотной Ивы – девочки нет на ее привычном месте, в люльке, что смастерил к ее рождению Дакс. Сжимает зубы, стараясь не вслушиваться в нарастающий шепот тревоги, рисующей перед глазами картины одну ужаснее другой, и продолжает путь, подходя к лестнице, ведущей на первый этаж. Ему сразу бросаются в глаза кривые дорожки крови, как будто по полу проволокли друг за другом несколько израненных тел, рассадив их по помещению в разных местах. И он совершенно не удивляется, натыкаясь взглядом на повешенного на крюке над входной дверью неизвестного ему мужчину – вероятно, одного из пришедших недавно к ним мастеровых. У него вырвано сердце и вспорото вертикально тело от глотки до паха и склизкие кишки неопрятной грудой свисают до самого порога, руки-ноги переломаны в нескольких местах и белые кости торчат осколками в потолок. Кого другого вывернуло бы от этой сцены, но Крис лишь передергивает плечами, ощущая ползущий по спине холодок, и делает последний шаг, оказываясь в центральном, самом главном месте Песьей ямы. Он уже заранее знает, что сейчас увидит и все же не может справиться с подступившим к горлу ужасом – к подобному невозможно подготовиться. Никогда.

В обрамлении раскиданных по залу истерзанных тел рабочих, их сердец, ливера и костей сидели они. Люди, которые были его семьей. Даже девочки, что присоединились к их дружной компании совсем недавно. Крис вслушивается в густую, вязкую тишину до оглушительного звона в ушах, но слышит абсолютное ничего – ни единого стука в чужих грудных клетках. Их тела пусты и мертвы и на бледных, синюшных почти что лицах застыло одно и то же выражение, будто бы под копирку – полное умиротворение, едва ли не эйфория. Он качает головой, не веря, не осознавая еще толком, что для них все закончилось десятью минутами ранее: Венна, держащая на руках малютку Ивонн, Раэлин и Катерина, опустившие головы на согнутые в локте руки, прижавшиеся к их бокам Питер и Тиа, трогательно сжимающие в объятиях свои любимые игрушки – создавалось впечатление, что они спят, но, к сожалению, ни слух, ни нюх Криса никогда не подводили. Они были мертвы. Все. Даже Ива. Он делает шаг вперед, но почти сразу стремительно разворачивается, готовый к нападению. Острие бердыша входит в нападавшего как нож в подтаявшее масло и Рейгн отшвыривает вампира от себя, отправляя его в противоположную стену. Правда, толку от этого никакого – его окружают со всех сторон ухмыляющиеся, почуявшие легкую добычу стервятники, готовые в любое мгновение наброситься на него голодной до крови стаей. Сладковатый запах разложения становится сильнее, сдавливает удавкой шею, Крис сгибается пополам, не в силах справиться с раздирающим горло кашлем, прикрывает нос рубашкой, жадно вдыхая слабые отголоски аромата Кьяра, и наставляет окровавленный топор на вставшего напротив него кровососа. Главного, судя по всему.

- Ох, ты наконец-то пришел. Жаль, мы не смогли достать мальчишку, но, думаю, и этого достаточно. – Мужчина манерным жестом указывает ему за спину и усмехается, с удовольствием наблюдая за тем, как Рейгн стискивает в ярости зубы, удобнее перехватывая бердыш в похолодевших руках. – Ну-ну, малыш, не стоит. Твое сопротивление ужасно милое, но такое бессмысленное. Надеюсь, тебе понравился мой небольшой подарок? Они умерли без мучений, клянусь! Ну, почти все из них… - Этот омерзительный мудак, смердящий так, что впору задохнуться, брезгливо кривится, оглядывая поломанные тела бедолаг, которым просто не повезло оказаться не в том месте не в то время. – Мои дети… слегка увлеклись. Прошу прощения. Однако у нас крайне мало отведенных для беседы минут. Я бы поболтал с тобой подольше, да твой ненаглядный уже спешит сюда со всех ног. А я очень бы не хотел, чтобы старейшина застал нас за столь компрометирующим занятием. – Рейгн больше не ждет следующих его слов, бросается резко влево, коротким ударом успевая снести одному из приспешников голову, но это его не спасает – на него тут же налетают оставшиеся три вампира, сминают, стискивают со всех сторон и Крис не кричит, лишь заходится хрипом, когда острые клыки и когти впиваются в него с жадностью, рвут и ломают его хрупкое как оказалось тело с остервенением, раздирая уязвимую плоть на части. – Мне даже немного жаль этого идиота. Потерять такой экземпляр… Очень обидно.

Крис захлебывается кровью, красная жидкость стекает по подбородку, бежит тонкими ручейками по шее к ключицам, ныряет вниз, в проломленную грудь. Он буквально ощущает, как оголенного сердца касается холодный воздух, изодранная до костей спина горит так, словно на нее щедро рассыпали раскаленных углей, сломанные руки вывернуты под неестественными углами – Рейгн даже не заметил, как выронил топор, который, впрочем, тут же отшвырнули за ненадобностью в сторону. Кто-то бьет его каблуком по ноге, и коленная чашечка ломается с оглушительным хрустом, он падает, заваливаясь набок, харкает темными сгустками и чувствует, как тело начинает выворачивать наизнанку от невероятной, непередаваемой боли, вгрызшейся алчно в раздробленные кости.

- Какая удивительная регенерация! Какая живучесть! Ты был близок, парень. Ты был очень близок. Буквально в шаге от оборота! Впервые на моей памяти кто-то из оборотней приобретает облик зверя во взрослом возрасте. Мы ведь почти тебя упустили… Ай-ай, быть большой беде, если бы мы не успели. – Вампир присаживается рядом с ним на корточки и хлопает восторженно в ладоши. Сжимает его плечо, вонзая глубоко в и без того истерзанную плоть когти, и переворачивает на спину, открывая своему взгляду медленно стягивающуюся дыру в его груди. Достает торопливо шприц с чем-то янтарным, улыбается чуть лукаво и вгоняет иглу в судорожно сжимающееся сердце. – Потерпи немного, хорошо? Совсем скоро все закончится.

И Крис кричит. Кричит так громко и так отчаянно, ломается дугой и вся та боль, что была до этого, кажется ему ничем, детским лепетом в сравнении с той, что пришла ей на замену. Он не замечает, как вампиры спешно покидают его, как сворачивается клубком и воет на одной ноте, срываясь в конце концов на глухой хрип. Как раздирает предплечья еще сильнее, не оставляя на них ни одного целого участка, как кто-то сжимает его запястья, стараясь отвести сведенные конвульсией ладони в стороны, остановить его, не дать навредить себе еще сильнее, и плачет, плачет так горько и так жалобно, что что-то в душе вздрагивает, отзывается, откликается на этот звук и он огромным усилием воли открывает слезящиеся глаза, с трудом узнавая в размытом, дрожащем силуэте Эллиота. Хочет улыбнуться ему ободряюще, сжать трясущиеся ладони в своих руках, но тело не слушается, тело обессиленно замирает, и он теряет наконец сознание. И, прежде чем погрузиться в спасительную тьму, последней яркой звездой в его голове вспыхивает воспоминание о Кьяре. Он улыбается ему нежно и протягивает навстречу руки, и Крис прижимается к нему всем собой, ощущая облегчение от того, что может дышать его волшебным запахом вновь. Он с сожалением думает, что так и не сказал ему о том, как сильно его любит и ныряет в серое безликое ничто.

В безликой серости поначалу нет ничего, кроме мучительной боли. Она белоснежным тонким саваном ложится на лицо, касаясь в нежном поцелуе век, укрывает его тело прозрачной вуалью и давит на грудь надгробной плитой, и Крис задыхается, хватает ртом жадно воздух, вот только вдохнуть все никак не выходит. Его придавливает многотонной массой к земле, вдавливает безжалостно в холодную ее сырость и кости скрипят протестующе, ломаются с громким хрустом подобно сухой хрупкой листве под чьими-то тяжелыми шагами, они пропарывают острыми осколками тугие мышцы, рвут вены и сухожилия, выворачиваясь жутко под неестественными углами, кожа расходится неровными, уродливыми ранами и белое полотно савана окрашивается в алый, такой яркий и неестественно-насыщенный, не существующий в реальности цвет. Крис давится беззвучным криком, царапает в отчаянии промерзшую твердь, оставляя в ней глубокие борозды, и молится всем существующим и когда-либо существовавшим богам, чтобы эта пытка наконец прекратилась. Ему так больно, так ужасно, невероятно, нестерпимо больно, что он все понять никак не может, почему до сих пор еще жив. Почему сердце в распахнутой настежь, раскуроченной к чертовой матери грудной клетке все еще так яростно бьется, сжимается судорожно, из последних своих сил хватаясь за невыносимую, никчемную его жизнь, проталкивая с удивительным упрямством по раскаленным руслам оборванных артерий отравленную чем-то кровь. Почему оно все еще не сдалось, обессиленное, не затихло в грудине сдувшимся стремительно, склизким и отвратительным, неопрятным комом, не опало, уставшее, к позвонкам, спрятавшись за торчащими беззащитно в серое неприветливое ничто обломками ребер, почему все надеется, что вот сейчас, еще чуть-чуть и станет капельку легче – кто-то обязательно придет и поможет, укроет его бережно в прохладных ладонях и, баюкая нежно, даст наконец отдохнуть. Почему?..

Наверное, потому что оно верило, что когда он все-таки сумеет сделать короткий, первый за, казалось, бесконечное количество прошедшего в небытие времени вдох, его легкие заполнит восхитительный, такой невероятно родной и любимый им аромат, что подарит нет, не облегчение и уж тем более не избавление от страданий, но волю к жизни, стремление вновь во что бы то ни стало открыть глаза и увидеть своего человека, коснуться его осторожно, сжать в теплых объятиях и почувствовать себя дома. Желание хотя бы напоследок взглянуть на Кьяра, убедиться в реальности его существования, в том, что он здесь, рядом с ним, держит его в своих руках оказывается настолько непреодолимым, что Крис  огромным усилием вытаскивает угасающее сознание из медленно, но неотвратимо поглощающей его бездны на поверхность, возвращаясь к реальности на безбожно короткие, но такие необходимые ему мгновения, и сквозь мутную пелену на глазах всматривается в склонившегося над ним вампира, ощущая на горящей адским пламенем коже прохладные капельки чужих слез. Хочется улыбнуться ему радостно, поприветствовать тепло и, смахнув с алебастровых щек соленую влагу, ободрить, прошептать тихо, что все с ним обязательно теперь будет хорошо, ведь Кьяр вернулся, не оставил его одного, а значит Крису есть ради чего жить. Но, к сожалению, его хватает лишь на слабое, хриплое «согласен», когда он с трудом разбирает доносящиеся словно бы сквозь огромную свинцовую толщу воды слова, едва ли понимая, что Альберих ему говорит, чтобы в следующую же секунду, растратив на это простое, не требующее обычно слишком много усилий действие последние крохи сил, рухнуть с головой в распахнувшую зубастую пасть, наполненную странными фиолетовыми сполохами темноту.

Лаванда и чертополох, гелиотроп и аметист, пурпурный и индиго – разные оттенки одного и того же цвета ослепительными вспышками раскрывают бутоны ядовитых цветов в непроглядной тьме меркнущего сознания, смешиваются между собой в разъедающую тело неоднородную, вязкую и густую жижу и Крис чувствует, как кровь вскипает до температуры раскаленного в кузнечном горне металла, испаряется с громким шипением, кожа сползает с него безобразными лохмотьями, мышцы плавятся, лопаются кровавыми пузырями и мясо стекает омерзительно воняющей массой по белоснежному остову скелета следом, кости ломаются, хрустят отвратительно, идут сетью мелких трещин, чтобы спустя мгновение не выдержать этого чудовищного издевательства и, рассыпавшись пылью, раствориться в небытие, не оставив от Криса ничего, даже крохотного намека на его некогда счастливое и, как оказалось, безбедное существование. Он тонет в переливающемся темно-фиолетовыми отблесками океане боли, барахтается беспомощной, маленькой песчинкой в его темных водах, безнадежно пытаясь найти в окружающей со всех сторон, давящей пустоте хоть что-то, что позволит ему выбраться к свету, и единственной путеводной нитью в творящемся вокруг безумии, не позволяющей ему сдаться и безжизненной куклой уйти ко дну, становится слабый, едва уловимый запах единственного важного для него человека, несущего в себе суть всей его короткой и неважной, не стоящей даже ломанного гроша жизни. Воспоминание, такое яркое и живое, наполненное пастельными красками и радостью от долгожданной встречи, разрезает чернильный мрак огненной хвостатой кометой: Крис распахивает в нетерпении дверь и замирает на пороге, очарованный представшим перед ним прекрасным миражом. На светлом фоне запыленного окна чужой силуэт кажется ему обманчиво тонким и хрупким, изящным, словно бы сотканным из прозрачной дымки разливающегося по небосводу розовым золотом раннего утра – одно неосторожное движение и он растает в первых робких лучах восходящего солнца. Теплый, мягкий свет касается застенчиво его острых скул, рассыпает по молочному бархату щек поцелуи и согретые прикосновением дневного светила полные губы складываются в нежную, зовущую улыбку – Крису до одури хочется оказаться тем самым храбрым, восторженным лучиком, обнимающим юного бога осторожно за плечи. Кьяр оборачивается, протягивает к нему руки и в невероятно красивых его глазах плещется огромный, необъятный космос безграничной любви, такой всепоглощающей и безусловной, что сердце спотыкается на бесконечно длинную, мучительно долгую секунду, застывает, не верящее, испуганным зверьком, чтобы вдруг обернуться тонким ажурным стеклом и, разразившись жалобным звоном, треснуть, осыпавшись к чужим ногам ледяной крошкой. Чьи-то ладони опускаются на плечи, ложатся на глаза, хватают за шею и сжимают пальцы на щиколотках, дергают на себя, тянут изо всех сил, тащат обратно во тьму, словно бы насмехаясь над ним и не давая даже призрачной надежды на спасение. Крис цепляется отчаянно за тонкие запястья, пытается отодрать от лица чужие руки, но ничего не выходит, он лишь обжигается пробирающим до костей могильным холодом, стремительно расползающимся по телу морозной коркой. Он разворачивается рывком и множество рук неожиданно исчезает, оставляя его наконец в покое. Рейгн распахивает глаза и мурашки ползут вверх по спине отвратительным ознобом – на него смотрит пустыми глазницами девочка-ведьма по имени Элли, улыбается криво и маленькое ее изломанное тельце прибито гвоздями к грязной и изношенной, широкой поверхности ветхого стола. Теплая, совсем еще новая юбчонка из мягкой шерсти – непомерная роскошь для таких бедняков, как они, связанная для нее пришедшей в приют недавно, не растерявшей до поры доброты и сочувствия молоденькой воспитательницей, задрана к худеньким костлявым плечам и ткань ее заляпана уродливыми пятнами крови. Ноги, усеянные глубокими порезами и почерневшими, страшными гематомами, раскиданы бесстыдно в разные стороны, а острые коленки вскинуты к низкому потолку – Крис до сих пор отчетливо помнит, как нашел ее, мертвую и истерзанную, в пристройке, где обитал добрый и улыбчивый дяденька-сторож, подкармливающий иногда приютскую детвору яблоками и леденцами. Элли поворачивает к нему голову на свернутой под неестественным углом шее и Крис замечает, что нет, глазницы ее далеко не пусты – в них белесые черви сплелись скользкими телами в омерзительные тугие клубки, шевелятся внутри неопрятной живой массой, оставляя на посеревшей коже влажные следы, очень похожие на слезы. Посиневшие тонкие губы дергаются, двигаются неловко, одеревеневшие от долгого молчания мышцы не слушаются ее совершенно, но она не сдается, хрипит упрямо: «Он прекрасный, но одинокий. И очень печальный. Почему ты стоишь? Иди к нему. Это же твой человек». Крис вздрагивает, сглатывает ставший поперек горла горький ком и повторяет за ней следом, чувствуя, как в груди разрастается до огромных размеров сквозная дыра: «Красивый… но несчастный… Нам надо уходить, Элли… Нам надо…». Закрывает ладонью глаза и горячие слезы расчерчивают щеки кривыми дорожками, стягивают кожу солью, а он давит подступающие рыдания, вдруг вспоминая, откуда сбежал в эту полную чистой, концентрированной боли тьму.

Крис срывается с места и бежит что есть духу в бесформенную пустоту, гонимый отчаянием и прошибающим дрожащую от ужаса душу холодом, не видя перед собой ничего, кроме искривленного болезненной ухмылкой детского личика. Он теряется в безмолвии, не в состоянии отыскать в этой бесконечности нужную ему дверь, вертится волчком, спотыкается обо что-то и летит спиной назад, ударяясь об выбившую из легких весь воздух черно-белую плитку пола. Смотрит пустым взглядом в потрескавшуюся, потемневшую от времени и отсутствия надлежащего ухода деревянную облицовку потолка, оглядывается растеряно, узнавая в знакомой, выученной за долгие годы наизусть обстановке главный зал его родного, бывшего еще совсем недавно надежным убежищем, полным теплых и счастливых воспоминаний, паба. Мажет устало по щекам пальцами, смахивая оставшуюся на коже влагу, но взамен оставляет на ней что-то вязкое и воняющее отвратительно гниющей плотью. Рейгн застывает каменным изваянием, понимая, что это место насквозь пропитано трупным смрадом, забивающим нос удушающим зловонием. Хочется стряхнуть сковавшее плечи оцепенение, вскочить рывком и вылететь арбалетной стрелой за дверь, в сырой и промозглый месяц дождей, вдохнуть полной грудью влажный воздух, позволив штормовому ветру бросить пригоршню ледяной крошки мороси в неприкрытое ничем лицо. Но тело не двигается, отказывается подчиняться бьющемуся в панике разуму и Крис не может пошевелить даже пальцем, лишь смотрит широко распахнутыми глазами в мигающую изредка тусклую лампу. Он только моргает испуганно, чувствуя, как дыра в груди становится все больше и больше, когда над ним неожиданно появляются два бледных размытых овала, медленно и неторопливо принимающих формы детских лиц. Близнецы улыбаются ему бескровными ртами, светлые распущенные волосы Тии касаются лихорадочно бьющейся вены на шее, щекочут мягкими завитушками под подбородком и Криса передергивает всего от безысходности и неизбывного горя. Они ведь маленькие еще совсем, им нет и шести, жить бы и жить, смеяться громко и радостно, просить у Венны лишний кусочек вкуснейшего вишневого ее пирога, улыбаться широко, встречая их с Максом у порога, уставших, вернувшихся поздно вечером со смены, обнимать бы их, прижимая к широкой груди, и чувствовать, как в слабеньких этих телах бьются крохотные сердечки, полные жизни и разноцветного, похожего на радугу счастья. Но дети мертвы, смотрят на него равнодушно темными провалами глаз, не дышат, склоняются к нему все ниже, пока не касаются ледяными губами зажмуренных его век и Рейгн дергается резко от впившихся внезапно острыми когтями в измученное тело множества тонких пальцев. Кричит надрывно, ощущая как кожа расходится рваными ранами и кровь хлещет плотными потоками на вымазанный черной протухшей жижей пол. Женские голоса сливаются в неразборчивый гомон, ввинчиваются хриплым шепотом в уши, упрекают и проклинают, винят в своих смертях и Крис захлебывается стоном, забываясь в накрывшей его стремительно темноте.

Открывая в следующий раз глаза, он заранее готовится к худшему, ожидая от сошедшего с ума подсознания любых изуверств, но оно вдруг жалится над ним, дарит измученной душе несколько минут долгожданного покоя и ему бы насторожиться, выставить щиты, упреждая обязательно последующий за желанной тишиной смертельный удар, да сил осталось на самом донышке и Рейгн не уверен, что он выдержит и не сломается окончательно, если не позволит себе хоть немного отдыха. Он щурится от бьющих в лицо солнечных лучей, отражающихся золотом заката от снежного покрова, укрывающего пушистым одеялом открывшуюся его опасливому взору опушку леса, и оглядывается растерянно, не узнавая край, в котором так внезапно оказался. Крис прислоняется спиной к шершавой коре могучего дерева, вздыхает устало и молчаливо наблюдает за тем, как огненный шар спускается медленно к горизонту, касается лениво покатым боком перистых облаков, окрашивая небосвод в кроваво-красный, рубиновый цвет, предвещающий ночью заморозки. Зимняя прохлада ласкает мягко раскаленное, пышущее жаром тело, касается нежно кожи, пробираясь под оказавшуюся на нем тонкую одежду, Крис глотает жадно колкие поцелуи мороза, выпускает в подступающие все ближе сумерки поднимающееся паром к верхушкам высоких деревьев горячее дыхание и наслаждается каждым проведенным в сонном вечернем безмолвие мгновением, пока мирную тишину не разрезает звонкий, счастливый смех. Он вздрагивает, вскидывается с робкой надежной и радостным недоверием, вертит нетерпеливо головой, стремясь как можно быстрее отыскать источник этого прекрасного, восхитительного звука, и почти сразу находит взглядом появившегося на опушке веселым смерчем, лукаво улыбающегося Кьяра. Крис улыбается ему ярко в ответ, делает шаг навстречу, но спотыкается, когда вслед за вампиром из-за пригорка выходит… он сам? Только старше… и строже, и вместе с тем мягче, и движения его неторопливы и плавны, осторожны, словно бы он – опасный хищник, преследующий желанную добычу. Его любимый человек смотрит на его взрослое отражение с безграничной нежностью во взгляде, раскидывает в стороны руки и зовет игриво «Эй, Крис, вот он я, здесь! Посмотри, как красиво!». И сердце отзывается прострелившей грудину острой болью, стонет жалобно и тоскливо, и губы ломаются, складываются в кривую уродливую линию, и он отступает под спасительную сень деревьев, пряча в ней разбившийся на мелкие, крохотные осколки глупый орган и проступившую на лице печаль. Ревность накидывает на шею шелковую удавку, сдавливает с силой хрупкую гортань, когда его-не-его руки опускаются на тонкую талию Альбериха, проводят большими ладонями ласково по спине, прижимая бережно к груди, и Кьяр устраивает голову на чужом плече, и алые волосы вспыхивают огнем в последних лучах заходящего солнца. Рейгн давится яростным рыком, сжимает упрямо зубы, чувствуя, как гнев примешивается к тупой, саднящей боли и рот наполняется солоноватой кровью из прокушенной удлинившимся клыком щеки. Его двойник внезапно оборачивается, встречается с ним загоревшимся янтарем взглядом и скалится в издевательской ухмылке, пряча в собственническом порыве его, Криса, возлюбленного за широкой спиной. Он дергается вперед, сдерживает с трудом окрашенную в красный злость, впиваясь ставшими в миг невероятно острыми когтями в незащищенную ничем тонкую кожу ладоней, но останавливается резко, наблюдая в недоумении за тем, как чужое тело покрывается стремительно сетью черных прожилок, капилляры в быстро тускнеющих глазах лопаются, марая белок кровью, и склеры темнеют, наливаются непроглядной мглой. Чужие полные губы изгибаются в страшной улыбке, кровь пузырящейся пеной стекает к подбородку, капает краской на мертвенно-белую щеку вампира, прокладывая извилистую тропинку к его устам, и Кьяр вскидывает голову, поворачивается к нему, удивленный и испуганный, и Крис отвлекается от своего подобия, завороженный кристально-чистыми, голубыми озерами глаз, полными выворачивающей наизнанку душу горькой, безутешной скорби. Метель налетает на них внезапно, оглушает рвущим барабанные перепонки свирепым ревом, отшвыривает его назад, впечатывая в промерзшую землю спиной, накрывает сопротивляющееся его тело тяжелой снежной мантией подобно надгробной плите и возвращает в ту точку, откуда все начиналось – в серое, безликое ничто, с алчностью вгрызшееся в уставшее, израненное порядком его нутро, и кошмары наконец отступают, оставляя его истерзанное сознание на неопределенное время в покое.

Рейгн приходит в себя мучительно медленно, чувствует, как вспотевшей груди касается влажная, дарящая спасительную прохладу ткань, его обтирают осторожно заботливые руки, устраивают на раскаленном лбу напитанное водой приятно пахнущее полотенце и чужие холодные ладони заключают его собственную в импровизированный домик, поглаживая нежно запястье. Он сжимает вяло пальцы в ответ, давая знать, что таки очнулся, с трудом поднимает налитые свинцовой тяжестью веки и теряется во вспыхнувшим надеждой взгляде сидящего у изголовья кровати родного его человека. Кьяр уставший и осунувшийся, больше похожий на поблекшую, выцветшую тень, его хочется спрятать в объятиях и баюкать в своих теплых руках до момента, пока он не забудется смутным подобием сна, но Крис лишь успевает улыбнуться ему слабо, прежде чем вновь соскользнуть угасающим сознанием в зыбкий, тревожащий сумрак сновидений. В какой-то момент ему кажется, что становится легче дышать, температура падает до приемлемой отметки и боль отступает. Просыпаясь изредка, Рейгн чувствует себя слабым еще, конечно, словно новорожденный щенок, как тогда, когда он едва выбрался живым из аномалии после встречи с призрачными Стражами копья, но, по крайней мере, целым и невредимым, и сердце его спокойно бьется в закрытую грудную клетку, насмешливо намекая на то, что раскуроченные, вывернутые наружу ребра несовместимы с жизнью и явно примерещились ему в больном бреду. Нежный, восхитительный аромат возлюбленного окружает его плотным коконом, дарит долгожданное облегчение и успокоение, и в какой-то момент Крис находит Альбериха рядом с собой, вздыхает удовлетворенно, обнимая его за талию, прижимается лбом к чужой груди, ощущая исходящую от тела вампира спасительную прохладу, и думает о том, что еще немного и он снова будет в строю, таким же, как и прежде – полным сил и энергии, ярких улыбок и веселого смеха. Можно будет спуститься вниз и успокоить родных, обнять переволновавшуюся, причитающую Венну, поприветствовать сонных и вялых, вернувшихся совсем недавно домой после ночной смены в Чертоге Раэлин и Катерину, потрепать по светлым макушкам таких же сонных, едва проснувшихся близнецов, забрать у спешно завтракающей, вечно опаздывающей Элен Иву и перекинуться парой незначительных шуточек с Даксом, устроившись на своем привычном месте рядом с Максом и Феликсом. Убедиться в том, что они в безопасности и вернуться торопливо к единственно теперь важному своему человеку, к тому, кто стал для него драгоценной семьей – к Кьяру. Да, так он обязательно и поступит, вот только поспит еще чуть-чуть, самую малость… Крис вжимается в юношу сильнее, утыкается носом в солнечное сплетение и вдыхает чужой аромат глубоко и жадно, позволяя легкой дреме обнять себя мягко за плечи.

Его выбрасывает в реальность толчком, выкидывает резко из глубокого темного колодца забытья на поверхность, сердце стучит заполошно, закладывает оглушающим звуком уши, кровь шумит, бьется беспокойно о стенки вен, стремясь вырваться бурными потоками наружу. Крис огромным усилием воли продирает слезящиеся глаза, смотрит невидяще в потолок и пытается понять, где он и какого черта с ним происходит. Чьи-то дрожащие руки касаются осторожно лба, обтирают влажным полотенцем щеки, шею и грудь, Кьяр склоняется над ним, бледный и испуганный, заплаканный от чего-то, заглядывает с глухим отчаянием в покрытое испариной его лицо, и Рейгн хмурится, силится что-то сказать, но с сухих потрескавшихся губ слетает лишь неразборчивый, сдавленный хрип. Он не замечает, как собственное тело пробивает крупная дрожь и ему кажется, что его заживо засунули в раскаленную печь крематория, и огненные его сполохи жадно лижут оголенную, неприкрытую ничем кожу и вгрызаются алчно в мясо, стремясь как можно скорее добраться до лакомых костей. Крис ловит себя на мысли, что ничего хуже нападения вампиров уже не будет, но то, что происходит с ним сейчас не идет ни в какое сравнение со случившейся в Песьей яме заварушкой.

- В…во…ды… — Это простое, короткое слово дается ему с невероятным трудом, горло раздирает наждачкой, он давится кашлем, чувствуя, как тонкая кожа губ лопается, расходится очередной трещиной, и выступившая тут же алая капля соскальзывает легко к уголку приоткрытого рта. Почти сразу рядом оказывается стакан с прохладной водой, Кьяр помогает ему приподняться, придерживает осторожно голову на весу и Крис делает первый глоток, но вместо того, чтобы почувствовать облегчение организм решает по-другому. Его скручивает в тугую пружину, и Рейгн едва успевает найти в себе силы и откатиться к краю кровати, чтобы не запачкать постельное белье – кровь хлещет изо рта темно-бордовым, почти что черным ручьем, его выворачивает наизнанку от мучительной боли, ослабевшие руки подкашиваются, и он заваливается вперед, грозясь рухнуть в стремительно впитывающуюся в ковер темную лужу. Криса подхватывают вовремя, укладывают обратно на подушки, но он этого уже не помнит, теряясь в хаотичных вспышках воспоминаний, ярким калейдоскопом завертевшихся перед глазами, тонет в них, моментально проваливаясь в беспамятство. Огонь окружает его со всех сторон, подбирается к безвольному телу медленно, неторопливо, наслаждается ужасом, что сковал его по рукам и ногам, время сворачивается в петлю, растягивается в бесконечность и кажется, что нет конца и края этой пытке.

- Кьяр… пожалуйста, пожалуйста, хватит, прекрати это… Пожалуйста, убей меня… - Крис болезненно стонет, срываясь на жалобный скулеж, тело гнется дугой, и кожа его трещит, рвется легко, подобно тонкой бумаге, расползается рваными ранами, обнажая розовое, нежное нутро. Он мечется по кровати раненым зверем, суставы скрипят натужно, кости ломаются со страшным хрустом, вытягиваются, кожа и мышцы сползают безобразными лохмотьями и в какой-то момент Крис становится больше похож на неопрятную груду живой, шевелящейся плоти и кровавого месива из перемолотых, вывернутых наизнанку жил, мяса и костного каркаса. Скелет перестраивается постепенно, шаг за шагом, выстраивает кропотливо новую форму, секунды складываются в минуты, минуты – в часы, он срывает голос от громких, протяжных, полных невыносимого страдания криков, сдирая с себя острыми, выдвинувшимися когтями человеческую плоть, из-под которой проглядывало новое, покрытое темной, лоснящейся шерстью, сильное тело. Спустя бесчисленное количество времени он наконец затихает, обессиленный и уставший, дышит рвано, тугие мышцы под толстой шкурой все еще сводит последними судорогами, но это пустяки – самое страшное осталось позади. Сознание плывет, двоится, органы чувств обостряются до предела и мозг попросту не справляется с тем обилием звуков и запахов, что обрушиваются на него безжалостно со всех сторон, разум не выдерживает и сдается, и человеческое сознание уходит в тень, передавая бразды правления тому древнему, животному началу, что пробудилось в нем от долгого сна. Крис приподнимается, пошатываясь, на дрожащих руках, встряхивается, сбрасывая с себя ошметки прошлого обличия, и вдруг замирает, улавливая разлитый в воздухе сладостный, одуряющий аромат. Оборачивается медленно, встречаясь взглядом с широко распахнутыми голубыми глазами человека, замершего ледяной скульптурой напротив, и радостно скалится, признавая в чужаке свою нежно и трепетно обожаемую пару.