— LABL —

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » — LABL — » — vampwolf — » « dead weight »


« dead weight »

Сообщений 1 страница 12 из 12

1

[icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon][nick]kjar[/nick]

+1

2

[indent]  — Кристиан ! — голос предательски дрожать начинает, выдавая волнение, что подобно волне цунами накрывает Кьярваля с головой, он прикрывает лицо от снега, что мешает ему разглядеть, что происходит вокруг. Метель набирает обороты, обхватывая юношеское тело своими царапающими объятиями, шепчет на ухо тоскливо, лишает видимости на расстоянии вытянутой руки, и грозится похоронить его под толщей снега. Если бы не устойчивость к температурам, это тело бы быстро сдалось, рассыпалось бы на мелкие частицы, поддаваясь морозу, заледенело бы на долгие часы, пока его не нашёл бы какой-нибудь бродячий охотник, когда погода соизволит утихомириться. Кьяр выругивается про себя и вместо того, чтобы полагаться на своё отличное от природы зрение, решает сосредоточиться на слухе — глаза прикрывает, сосредотачиваясь на десятках различных звуков, что тёмными корнями проникают в его черепную коробку. Всё было бы гораздо проще, имей он возможность забраться в чужую голову, приказать подать знак, подчинить волю и просто заставить ноги этого человека идти в нужном направлении, но всё это тщетно и, кажется, испокон веков было невозможным. Слух улавливает чей-то вскрик примерно в паре десятков метров, и Кьярваль в мгновение ока сокращает дистанцию между ним и источником звука, но не находит ничего, рассержено рычит, понимая, что кто-то, должно быть, просто водит его за нос, или же это всё просто очередной реалистичный сон, от которого тот никак очнуться не может.
[indent]  В нос внезапно ударяет резкий запах крови, такой насыщенный и такой отчётливый, что Кьярваль начинает в воздухе различать кровавую дымку, след, ведущий к источнику. До слуха долетает чужое сердцебиение, становящееся с каждым вздохом всё громче, и юноша уже в полузабытье опрометью вперёд бросается, наконец, достигая своей изначальной цели. И то, что он видит, сродни ночному кошмару, самому страшному, который тот только себе вообразить мог — его любимый человек, вторая половина, лежит растерзанный посреди ослепительно белого покрывала, что на земле покоилось плотным слоем, снег вокруг окрашен красными красками, и тело чужое искалечено сильно, изрезано то тут, то там, и от этой картины к горлу подступает невообразимая ярость, смешивающая с чувством, которое Кьяр пока что распознать не может.
[indent]  —  Кто это был ? Кто это с тобой сделал ? — опускается на колени перед окровавленным мужчиной, трясущимися не от холода, а от прошибающей насквозь нервной дрожи руками, трогает чужое лицо, пачкает ослепительно белую кожу в крови любимого и думает, что всё случившееся не просто случайность. Учитывая, как быстро всё произошло, здесь явно поработали вампиры… но кто ? Кто мог желать им зла ? А главное, кто бы осмелился напасть на Кристиана, зная, кем он приходится одному из старейшин совета. — Я не знаю их, — голос Криса звучит тихо-тихо, но он ещё жив, и это вселяет какую-никакую надежду на то, что и в этот раз Кьярвалю удастся его раны залечить. Он, недолго думая закатывает рукав своей дорогой атласной рубашки, сшитой на заказ в лучшем ателье Яро, впивается клыками в собственное запястье, разрезая кожу и пропарывая вены, аккуратно придерживает ладонью чужую голову и позволяет человеку прильнуть губами к его руке. Он пьёт его кровь с таким остервенением и желанием, что вампир напрягается в какой-то момент, вынужденно прерывает этот контакт, когда, как ему кажется, крови возлюбленному должно было хватить для начавшегося процесса регенерации. — Всё будет хорошо, я найду каждого ублюдка, что в этом замешан, я тебе обещаю, — он обнимает чужое тело, устраивая его у себя на коленях, прижимает к себе сильнее положенного и касается холодными губами чужого виска, дожидаясь, пока Кристиану не станет, наконец, легче, чтобы подножие гор покинуть. И какого чёрта его понесло гулять в такую даль ?
[indent]  — Кьяр… ничего не выходит, — Кьяр отвлекается от мыслей и удивлённо осматривает чужое тело отмечает про себя, что ни одно из ранений даже не думает затягиваться, и только спустя добрую минуту ему удаётся различить среди красного месива почерневшие очертания ран в районе сердца. Волнение вновь подступает к горлу, заглушая все прочие рациональные мысли, вмешивается в его голову, вытесняя абсолютно всё, и паникой кричит куда-то в район затылка, потому что регенерация не работает… впервые за все пятьдесят лет, что они живут бок о бок. Это просто невозможно. — Невозможно, нет, не может быть, — он в отрицании разрывает кожу на запястье вновь и приставляет ко рту Кристиана, буквально заставляя того вновь отведать его крови, надеясь, что хотя бы увеличенная доза сможет помочь эту ситуацию как-то исправить. — Пей больше, — произносит в приказном тоне, и вновь прерывается, когда сам начинает чувствовать лёгкое головокружение. Лицо напротив выглядит потерянно, мертвенно-бледно, а в уголках рта помимо разводов от вампирской крови, появляется примесь чего-то чёрного. Оно сетью корней по коже расплывается, очерчивая пухлые губы, уродует безумно красивое лицо, распространяется по нему слишком быстро, поражает кожу щёк и доходит до глаз, впиваясь в веки. И когда чернота доползает до белков глаз, Кьярваль и вовсе теряется, не знает, что делать, не знает, как сказать об этом Крису, и мёртвой хваткой за чужие плечи хватается, до крови впиваясь в нежную кожу длинными ногтями.
[indent]  — Кровь не помогает, Ки, — по коже мурашки бегут, когда чужой голос ломается о его имя, и Кьярваль слышит, как его кожа начинает понемногу трескаться, выдавая волнение с головой, и это от чужого взгляда не ускользает, конечно же. — Твоя кожа
[indent]  — Это яд, Крис. Тивианский, но не простой, он с примесью чего-то, и я не знаю, что это, — с этими словами всё самообладание, которое ещё как-то сохранялось в теле, покидает его, испаряется прямо на глазах, оставляя место только для бесконечной боли от осознания того, что Кристиан умирает у него на руках. Кожа между делом трескается по всему телу, и Кьярваль внезапно понимает, что он… плачет ? На щеках влага ощущается как-то знакомо, будто бы с ним подобное случалось уже однажды, но настолько давно, что уже из памяти стёрлось, однако воспоминания об этих моментах откуда-то из прошлой жизни размытыми картинами в сознании всплывают. Сколько столетий он уже не плакал ? — Послушай меня, Кьярваль, посмотри на меня, — в себя Кьярваль приходит, когда его щеки касается чужая ладонь, перемазанная в крови, и он широко глаза свои раскрывает, когда замечает, как чёрные следы по всему телу Кристиана расползаются обезображенными бороздами, словно бы кто-то чернила на него разлил. Ему становится так страшно, что это вынуждает от правды об истинном положении дел откреститься, клянётся себе, что сможет найти лекарство, перевернёт весь Яро, доберётся до Добоквы, пересечёт чёртов океан до Дануолла, но лекарство найдёт, и сможет спасти Криса во что бы то ни стало, но долго обманывать себя он не может — чёрные разводы покрывают мелкой сеткой узоров ладонь, которую Кьярваль прижимает к своей щеке, позволяя оборотню ощутить влагу не прекращающих литься слёз. Всё происходит слишком быстро. — У нас осталось так мало времени, и я хотел бы тебе столько всего сказать, — Крис заходится кашлем болезненным, отплёвывает рвущиеся из горла сгустки крови и пачкает тем самым одежду Кьяра, после чего хмурится, жалобно брови выгибает, и Кьяр думает, что лучше бы на месте возлюбленного оказался он сам, потому что смотреть на это оказывается для него физически невыносимо.
[indent]  — Нет, береги силы, я сделаю что-нибудь обязательно, мы найдём тебе лекаря, я свяжусь с академией натурфилософии, они что-нибудь придумают, я знаю
[indent]  — Кьяр. Я умираю, прекрати это отрицать, пожалуйста, — Кьярваль не хочет его слушать, не хочет мириться с этой мыслью, а потому наклоняется к чужому лицу, целует его, покрывая лёгкими касаниями своих губ, роняет кристально чистые слёзы на изуродованную чёрным кожу и смахивает ладонью снег с чужих предплечий. Метель и не думает прекращаться, видимо, чувствуя всё отчаяние, которое происходит сейчас у них на двоих, и от этого хочется лишь сильнее зубы стиснуть, сжать руки в кулаках крепко-крепко, и боль эту тупую куда-то высвободить, чтобы перестать чувствовать вообще. Кьярваль никогда за всю свою многолетнюю жизнь никого не любил так сильно, как этого не совсем обычного человека. Странно было даже допускать подобную мысль, что такой как он может влюбиться по-настоящему в кого-то, и более того — добиться взаимности, в итоге разделив долгие десятилетия на них двоих. Все кругом твердили, что это невозможно, что Кьяр сошёл с ума, связавшись с оборотнем, романтические связи с которыми осуждались и порицались довольно сильно в вампирском обществе. В прочем, Кьярваль всегда плевал на мнение общественности, и уж особенно на мнения других старейшин, которые его пристрастий не разделяли. Последние десять лет они прожили вместе здесь, в Тивии, устроившись в одном из небольших особняков вампира, который пустовал столетиями, но им обоим удалось вернуть каменным стенам прежний вид, вдохнуть в стены комнат жизнь, которой те никогда не знали, потому что сам Кьярваль не знал, что такое настоящая жизнь, пока его давно уже небьющееся сердце не научилось чувствовать, заставляя вампира становиться человечнее день ото дня. И ему до сих пор трудно с этими изменениями смириться, но Кристиан был его личным лучиком солнца в хмурую погоду, он был для него чем-то большим, это невозможно вообще выразить словами — лишь чувствами и жестами. Но как же этого сейчас недостаточно, чертовски мало, чтобы факт близящейся смерти человека принять, наконец.
[indent]  — Что бы не случилось… помни, любовь моя, я всегда буду рядом с тобой, — рука Криса наощупь спускается ниже, достигая грудной клетки, он кладёт ладонь поверх промокшей от снега ткани рубашки в районе сердца, и Кьярваль готов поклясться, как почувствовал, что оно отозвалось, издало самый настоящий стук, и от этого он замирает в страхе. — Вот здесь, я всегда буду здесь, слышишь меня ? — Кьяр боится пошевелиться лишний раз, взглядом лишь замечает, как по щекам Криса теперь скатываются слёзы, оставляя за собой влажные дорожки, и в этот момент сердце, кажется, вновь издаёт стук, оглушая этим звуком, повергая в ступор и сообщая своему хозяину, что оно ещё живое, кровоточит, стонет протяжно и жалобно, готовясь вновь умереть, но теперь уже следом за Кристианом. — Твои глаза, Кьяр… почему они голубые ? — сказать Кьярваль ничего не успевает, всё происходит как-то слишком быстро, не успевая его толком подготовить, не даёт и шанса на прощанье сказать те самые заветные слова. Он шепчет их в ухо Кристиану запоздало, пока его лицо искажает гримаса ужаса, а грудь беспомощно вздымается, тщетно пытаясь впустить в лёгкие воздух, Кьяр чувствует, как чужое тело прошибает агония, и он лишь сильнее сжимает его в объятиях, уткнувшись носом куда-то в плечо и продолжает шептать «люблю», пока оно не успокаивается, наконец, биться в судорогах не прекращает и не обмякает обессиленно.
[indent]  Юноша не выпускает чужое тело из хватки даже тогда, когда метель успокаивается, уступая место холодному, пронизывающему насквозь ветру. Он сидит так с возлюбленным на руках, покрытый снегом, даже когда в отдалении слышатся чужие голоса и лай волкодавов, пошевелиться лишний раз боится, ведь если он сделает это, то придётся с Крисом расстаться. Придётся его отпустить, придётся смириться с мыслью, что он мёртв. Кьярваль сидит так, склонившись над лицом оборотня, не зная, что ему теперь делать. Ему хочется испытывать злость, хочется захлебнуться яростью от утраты, хочется хотя бы закричать от прошибающей насквозь самой настоящей скорби, но не чувствует абсолютно ничего… сердце больше не подаёт признаков жизни, и о существовании в этом мире ему напоминает лишь собственная кожа, предательски трескающаяся в очередной раз теперь уже где-то в районе плеч. Этот звук внутри черепной коробки разносится эхом, пока пустое сознание пытается отчаянно найти выход из этого положения. Терять кого-то всегда больно. Ещё в самом начале своего пути Кьярваль прочувствовал это на собственной шкуре, когда в мир иной отошла вся его семья, все его братья и сёстры, возлюбленные и любимые, друзья, которых у него было в избытке когда-то. Всё это было так давно, что уже кажется неправдой, но с тех пор он зарёкся, сам себе поклялся, что больше с людьми дел иметь не будет, потому что у них есть наиотвратительнейшая привычка умирать, оставляя после себя лишь гору воспоминаний, от которых потом деться некуда, а ещё чувство необъяснимой пустоты и на редкость противной скорби, которая извилистыми пальцами в сердце впивается, сжимает его, выдавливая из мёртвого органа остатки чувств, напоминая тем самым, что человечность ещё не была потеряна до конца, и что вампирам эмоции не чужды. Кристиан же был другим во всех отношениях. Он был особенным, не таким как все прочие, светился изнутри, иной раз рискуя Кьярваля испепелить однажды, прижимался к нему так сильно и тепло, пытаясь холодную вампирскую кожу согреть, и даже жаль, что у него этого ни разу не вышло. Сейчас Кьярваль отдал бы всего себя без остатка, лишь бы чужое сердцебиение вновь прослушать, он бы этот звук записал на одну из пластинок, и проигрывал вместо музыки на граммофоне, но больше этого не случится… как и голоса чужого он больше не услышит. Голоса, который рассказывал ему удивительные истории во время долгих совместных вечеров у камина и который в любви не единожды признавался, вырывая из такого холодного и скупого обычно на эмоции вампира самую нежную улыбку, на какую тот только был способен.
[indent]  Кьярваль не знает, сколько времени он провёл сидя вот так, но судя по окоченелому телу у него на коленях, которое стало тяжелее в разы, прошло несколько дней, как минимум. Снег вокруг них обоих уже начал сходить на нет, тая под лучами редкого солнца, позволяя кое-где проступить грязным земельным пятнам, и от этих лучей хочется сбежать подальше, укрыться от них в самом тёмном углу, который юноша только в состоянии на всём белом свете отыскать. Он ведёт пальцами по чужому холодному лицу, на котором застыло неспокойное выражение лица, очерчивает подушечками пальцев пухлые губы, которые больше не будут целовать его, не будут улыбаться широко, отпуская неуместные шутки, и которые больше не двинутся, выпуская наружу такие желанные для Кьярваля сейчас слова. Глаза Кристиана остались приоткрыты, и между веками виднелась лишь полоса почерневшей склеры, отчего внутри что-то будто бы обрывается — смотреть на это невыносимо больно, и Кьяр решает забрать всё-таки тело, сдвинуться с этой мёртвой точки и вернуть его домой, к ним домой, позаботиться о нём хорошенько, устроить любимому достойные похороны, на которых не будет никого кроме него, потому что как бы эгоистично это не звучало, но делить этот момент скорби с кем-то он не хочет и не позволит никому всю его сокровенность нарушить.
[indent]  Когда он появляется у порога собственного дома, который ещё несколько дней назад был их общим, одна из служанок вскрикивает, глядя на изуродованное тело, что покоилось в его сильных руках. Вокруг тут же собирается толпа из прислуги, предлагающих помощь, облепляя хозяина со всех сторон, и Кьярваль кричит раздражённо, гонит их всех прочь и, прежде чем он успевает исчезнуть в недрах особняка, до его слуха доносится чужое тихое замечание относительно его цвета глаз. Об этой детали он совершенно забыл, ведь это были последние слова, которые Кристиан оставил ему, прежде чем отойти в мир иной… и от этой мысли вновь хочется себе скорейшей смерти пожелать. Юноша оставляет тело на одном из рабочих столов его возлюбленного, который в последние годы своей жизни пристрастился к экспериментам с ворванью, и просит появившегося за его спиной дворецкого позаботиться о теле, найти лучшее похоронное бюро в Тивии, связаться с ним и найти что-нибудь холодное, чтобы не дать его любимому лежать в этом тёмном подвале и тухнуть, пока похоронщики не прибудут на место. Мужчина кивает ему молча, и Кьярваль в спальню поднимается, хлопает громко дверью, запирая ту на массивную щеколду, и тормозит у большого зеркала, обрамлённого вычурной позолоченной рамой с растительными узорами.
[indent]  Выглядит он сейчас словно монстр из детских страшилок — юноша изучает взглядом пропитавшуюся насквозь чужой кровью рубашку, что уже потемнела за все те дни, проведённые на морозе, и которая теперь служила живым напоминанием о том, что Криса действительно больше нет в живых, зависает так на какое-то время, и только лишь спустя минуты осмеливается самому себе в глаза всё-таки заглянуть. И чтобы понять, что с ним происходит, Кьярвалю приходится приблизиться к отражающей поверхности вплотную, не веря тому, что видит. Склера его вампирских глаз больше не имела ничего общего с той палитрой, что он ежедневно в этом самом зеркале наблюдал — из отражения на него теперь смотрел голубоглазый вампир, о котором только ходили легенды, и более жуткого ощущения Кьяр, пожалуй, ещё не испытывал за свою жизнь. Никто никогда не видел этого явления воочию, но почему-то все знали, что, стоит вампиру испытать невероятно сильную боль и грусть, как цвет его склеры меняется с агрессивного красного на бесконечно глубокий и подавленный синий — байка, легенда, которую рассказывают новообращённым, романтизируя образ чувствительного вампира. Бред, ни хрена это не романтично и не красиво, и вообще как чужая боль может быть хотя бы мало-мальски привлекательной ? Хочется разбить чёртово зеркало, этот затравленный взгляд пугает сильнее всего на свете, заставляя Кьярваля отшатнуться, не веря в происходящее и не желая, в общем-то, даже вникать во всю суть этого чёртового явления. Значит, легенда и не легенда вовсе… Скептично хмыкает и взгляд переводит в сторону окна, тут же жмурясь из-за лучей солнца, что сквозь плохо задёрнутые шторы на его лицо падают, чуть ли не прожигая склеру насквозь. Кьяр медлит, стоит так ещё какое-то время, пока окончательно не лишается возможности видеть левым глазом, смакует чёрные пятна, что появляются перед ним, и всерьёз начинает раздумывать над тем, чтобы эти глаза вообще вырвать к чертям собачьим, запереться в этом доме и помахать рукой как совету, так и всему белому свету в придачу. Но что-то внутри вновь отзывается плаксиво, вытягивает наружу утихомирившиеся эмоции, и Кьярваля вновь дрожью прошибает, заставляя отчаянно всхлипнуть. Он падает на колени перед этим зеркалом, смотрит стыдливо себе в глаза опять, понимая, что вокруг всё начинает плыть из-за влаги и клянётся, что на всю оставшуюся вечность останется здесь, в этой комнате, оплакивая Кристиана, хоть и приходит в итоге к выводу, что всего времени вселенной ему будет недостаточно.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

3

[indent]  Из граммофона доносятся жалобные звуки играющей на повторе мелодии, и в пору бы эту пластинку уже выкинуть к чёртовой матери, разнести и проигрыватель, и всё, что под руку попадётся, но Кьяр лишь вздыхает обречённо, затягивается самокруткой с табаком, привезённым аж с Серконоса, задерживает дыхание на какое-то время, позволяя дыму проникнуть в его лёгкие, обволакивая органы плотным слоем, а затем выдыхает его остатки куда-то в воздух, совершенно не чувствуя при этом должного расслабления. С первого этажа слышится какой-то шум, возня, и мысль о возможных гостях вот-вот готова сподвигнуть юношу с места сорваться, да успеть ещё незакрытые двери на замки запереть, да только менять положение, в котором он устроился перед окном своего родного гнезда, сидя в мягком кресле и водрузив ноги на подоконник, не хочется — в прочем, а что ему вообще хотелось от этой жизни ?
[indent]  — Я же просил меня не трогать, — с нескрываемым разочарованием и отчаянием произносит он, выдыхая очередную порцию дыма и боковым зрением замечает силуэт примчавшегося на второй этаж Хана. Тот тушуется какое-то время, видимо, раздумывая, стоит ли ему на это что-то отвечать, но Кьяр знает, что надолго замолкнуть у него не выйдет, и поэтому мысленно уже сдаётся, машет пригласительным жестом на кресло неподалёку, позволяя своему протеже, наконец, присесть. Хан двигает мебель и устраивается прямо напротив него. — Что-то случилось ?
[indent]  — У нас есть новости, и тебе они не особо понравятся, — Хан хмурится, вперившись взглядом куда-то в пол. Кьярваль в ответ на чужие слова лишь хмыкает флегматично, вновь затягиваясь импровизированной сигаретой, и съезжает по креслу чуть вперёд, слегка меняя позу и разминая затёкшие конечности. В последнее время этот мальчишка приносит ему сплошные плохие новости. Не то чтобы ему хотелось услышать что-то хорошее, потому что даже крупица чужого счастья не способна осветить своим ярким светом ту тьму, в которую вампир был погружён чуть ли не целое столетие, оплакивая смерть любимого, но иногда среди сплошного негатива хотелось бы увидеть хоть что-то хорошее, чтобы маленькую частицу надежды на лучшее не утратить совсем, но Кьяр думает, что свою эту частицу он утратил уже довольно давно, и мирские заботы его уже не трогают совсем. В прочем, как и дела совета, что всё никак с его шеи слезть не может, периодически подсылая Итана, который держал его в курсе абсолютно всех дел, о чём слышать не желал больше. — Мы нашли одну из аномалий здесь, в Дануолле, — Кьярваль усмехается, сбрасывая ноги с подоконника и поднимаясь с места. За ним тянется шлейф из дыма самокрутки, и он резким движением дёргает на себя соседнюю дверцу балкона, жестом призывая протеже следовать за ним. На улице дождь, хмуро и пасмурно — эта погода шла Дануоллу как ничто другое, и, возможно, именно за неё Кьяр и полюбил в своё время этот город. Они были похожи: оба угрюмые, с израненной судьбой, уродливые в своей роскоши и почему-то к себе людей притягивающие — порой осознавать это сходство становится настолько невыносимо, что вампир в который раз думает о том, чтобы обстановку сменить, но стоит ему только представить солнечные тропические пейзажи Серконоса, как к горлу тут же начинает подступать тошнота. Крупные капли дождя оседают на его бледной коже, и Кьяр задумчиво выставляет ладонь вперёд, позволяя влаге скатываться по запястью, заползая под рукава рубашки.
[indent]  — Ты уже посылал туда Эрика ? — спрашивает дежурно и предсказуемо, хоть и ответ уже знает заранее. Хан не стал бы рисковать исследовать опасную зону без его разрешения, но, с другой стороны, оно ему никогда и не нужно было, ведь Кьяр доверял Хану безоговорочно, он был его детищем, его протеже — семьёй, обрести которую никогда больше не надеялся. И выкинь этот вампирёныш что-то эдакое, он бы не злился и не сердился на него, скорее всего просто махнул бы рукой на чужой проступок, бросил бы какую-нибудь дежурную фразу о том, что так делать не стоило, и спустил бы ему всё с рук. И Хан вполне мог бы начать этим пользоваться, учитывая, в каком состоянии ежедневно, ежемесячно, ежегодно вот уже на протяжении последних семидесяти восьми лет пребывал его создатель, но нет, мальчишку Кьяр выбрал слишком ответственного, исполнительного и верного, чтобы тот так просто его ослушался хоть раз. Эта мысль заставляет юношу улыбнуться, и он не сразу понимает, когда чувствует лёгкое прикосновение к своему предплечью в дружелюбном жесте. — Я хотел сначала рассказать об этом тебе. Может быть, составим план ? У меня есть пара наработок с прошлого раза, мы можем подготовиться гораздо лучше и
[indent]  — Хан, — он прерывает чужую речь, устало глядит на мальчишку и вздыхает так тяжело, что от этого на душе становится ещё паршивее. Повисшую между ними тишину нарушает набирающий обороты дождь, и Кьяр даже не думает о том, чтобы со своего места сдвинуться, мокнет, позволяя своей одежде пропитаться влагой, и взгляда со своего детища не сводит. Слышится треск в районе скулы, и это заставляет вампира руки в кулаки сжать, впиваясь острыми когтями в собственные ладони, оставляя после себя кровавые разводы. — Мне нет дела до аномалий, тебе не нужно моё разрешение, чтобы исследовать их, — произносит, наконец, и взгляд отводит, устремив его теперь уже поверх высоких серых крыш Дануолла. Хан кивает головой и ничего не говорит в ответ, но и не покидает его, остаётся стоять рядом, промокая под сильными струями разыгравшегося ливня. — Делай, что считаешь нужным. Я уверен, у тебя всё получится, — тихо бросает следом Кьярваль, надеясь, что эти слова позволят развязать младшему руки, и ему больше не придётся носиться сюда каждый раз, стоит ему что-то найти. В конце концов можно было связаться с ним другими способами, но нет, Хан всегда предпочитал навещать своего мастера лично.
[indent]  Вдалеке мигает яркая вспышка молнии, принеся с собой оглушающий раскат грома, чей рёв моментально отзывается в стенках черепной коробки. Кьяр ловит волну мурашек по своим плечам, и вздрагивает внезапно, когда чувствует чужие крепкие объятия. Он беспомощно замирает в такой позе, не зная, что ему делать, потому что Хан воспринимает его слова слишком буквально, и подобные проявления чувств для них обычно были чужды, но спорить и отнекиваться у вампира нет сил, а потому он позволяет младшему стоять так, уткнувшись лицом в его мокрую грудь, и даже более того, разворачивается к нему лицом, продлевая эти объятия в более удобном положении. Кьяр нерешительно обнимает чужие плечи, всё ещё пытаясь сохранить хоть какую-то дистанцию, ведёт ладонью по спине мальчишки, будто бы это он его сейчас успокаивал, а не наоборот, и вдыхает запах чужого средства для волос, добытого где-то в недрах Морли, Кьярваль различает запах леса с примесью чего-то пряного, и ахает тихо, услышав треск, но теперь уже на чужой коже.
[indent]  — Спасибо… Хан, — шепчет куда-то в воздух, выдыхает слова, позволяя им смешаться с шумом дождя и, кажется, впервые за несколько лет позволяет себе губами коснуться чужой макушки, вспоминая каково это вообще, прикасаться к кому-то. Этот жест оказывается даже более болезненным, чем он мог себе представить, он пробуждает в памяти картины, которые уже, вроде как, начали истлевать и блекнуть, и уже в следующее мгновение он от Хана отстраняется, пряча от него разошедшееся трещинами лицо. Проявлять слабость перед младшим ему было не впервой, но сегодня ему этого демонстрировать не хотелось, и так выдался довольно паршивый день, а теперь ещё и это… Хан улыбается понимающе, кивает своим мыслям и, прежде чем исчезнуть из его поля зрения окончательно, задерживается в дверях балкона. — У меня есть предчувствие, что совсем скоро всё изменится, — Кьярваль задумчиво угукает в ответ на эти слова и слышит, как хлопает застеклённая дверца. Как правило, если младший чувствовал нечто подобное, значит, что-то действительно должно было произойти в ближайшем будущем, и это, поему-то не вселяет в сердце вампира ничего хорошего. Ему в принципе не приходилось чего-то ждать, на что-то надеяться, и в сложившихся обстоятельствах, в пору бы чужое предостережение мимо ушей пропустить, но в этот раз что-то ощущается по-иному. Кьяр прячет лицо в ладонях, позволяя редким слезам смешаться с дождевой водой, и прикусывает нижнюю губу, протыкая её клыками и высвобождая капли крови наружу.
[indent]  Ему бы просто дожить уже свой век, и покончить с этим всем, передать свои права на место в совете Хану, и избавить этот мир от его присутствия в виде опухли, что лишь безобразным пятном уродует лицо города. План Кьяра состоял в том, чтобы отгоревать целое столетие по любимому Кристиану, а затем шагнуть в неизвестность — отыскать одну из опаснейших зон этого мира, и затеряться в её недрах, отправиться в объятия бездны и затеряться среди толщи её беспроглядной тьмы, стерев из памяти всех, кто его знал, собственное имя. Об этом не знала ни одна живая и неживая душа, и укол совести чувствовал Кьярваль только из-за младшего, которому придётся научиться быть твёрдым и мудрым старейшиной, каким был он сам, пока не стал собственной тенью, жалким подобием, которое просто существовало, упиваясь своей тоской и скорбью, долгие годы просто тянуло за собой груз свалившегося чувства вины и необъятной пустоты где-то под рёбрами ютившийся. Но Хан говорит, что скоро всё изменится, и Кьяру приходится обратиться к давным-давно уже забытому способу попросить это «совсем скоро» растянуть во времени: сцепляет ладони в замок, переплетая пальцы, и губами касается фаланг больших пальцев, мысленно просит высшие силы позволить ему дожить свои оставшиеся двадцать два года, прежде чем он сможет застать эти самые изменения. И ответом ему служит лишь раскат грома, раздающийся в опасной близи и оглушающий своим угрожающим рёвом. Кьяр надеется, что это был положительный ответ, и что его отчаянная просьба будет однажды исполнена.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

4

[indent]  Покачивающийся на волнах корабль несётся на полной мощности, разрезая носом водную толщу. Погода портится с каждой минутой всё сильнее, и по палубе появляются первые дождливые разводы, о чём предупреждает Кьяра Хан, опасения свои высказывает относительно возможного шторма, на что тот лишь упрямо молчит с минуту, а после просит оставить их с Кристофером одних. Он продолжает дальше сверлить бьющееся в агонии тело рядом и пытается занять себя мыслительным процессом, чтобы перестать бездумно в одну точку пялиться, рискуя потерять остатки самообладания, потому что до Морли ещё сутки пути, а вампиру уже в пору сойти с ума от того, что происходит. Думал ли он, что всё кончится именно этим, когда увидел человека напротив впервые ? Нет. Думал ли, что ему придётся испытать этот воистину животный страх потери любимого уже во второй раз за свою долгую многолетнюю жизнь ? Нет же. Винил ли он себя во всём случившемся ? Однозначно.
[indent]  Крис порывается на бок лечь, но Кьяр останавливает его, мёртвой хваткой вцепившись в чужое плечо, пытается стабилизировать тело, чья температура, кажется, поднялась до небес, словно бы его в кипящий котёл поместили. Вместо того, чтобы излечиться и прийти в норму, испив крови Кьярваля, его начало будто бы уничтожать изнутри, метать из стороны в сторону в бреду, и конца этому не было видно, но хотя бы раны нанесённые нападавшими затянулись, это в какой-то степени успокаивало, хоть и очень слабо. С недавних пор ожившее сердце вампира на части разрывалось от этой картины, и он понятия не имел, что ему с этим делать, такую реакцию он видел впервые, и даже Хан с его энциклопедическими знаниями ничем помочь не мог — они оба были бессильны в этой ситуации. Оставаться в Дануолле было слишком опасно, риск второго нападения был слишком велик, и, возможно, морем перевозить забывшегося бредом Кристофера было не менее опасно, но долго думать Кьяру не пришлось — терять этого человечка он не собирался, а потому решил подключить на Морли все связи, которые у них были с Ханом, чтобы обеспечить его возлюбленному должный уход в месте, где шансов остаться незамеченными для чужих глаз было гораздо больше. От мыслей вампира отвлекает внезапный голос Криса, теряющийся в рёве первого раската грома.
[indent]  — Красивый… но несчастный, нам надо уходить, — смысла в чужих словах не находит, поддевает ладонь, чувствуя на своей коже горячее, почти что обжигающее прикосновение и влагу, и у Кьяра лицо вновь трещит по швам, раскалывается надвое, заставляя юношу стиснуть чужие пальцы в своей хватке, рискуя их переломать. Внутри начинает бушевать нечто, страх сковывает по рукам и ногам, не позволяя мыслить здраво, и Кьяр спасается только тем, что чёрных разводов на чужом теле не оказывается, как в прошлый раз… Как в прошлый раз, чёрт возьми. Он отчаянно вздыхает, ведёт свободной ладонью по чужому вспотевшему лицу, длинными когтями поддевая пряди волос и зачёсывая их назад. — Я не позволю тебе погибнуть, ни в этот раз, ни когда-либо ещё, любовь моя, — шепчет ему на ухо, склонившись над Крисом, прижимается холодными губами к влажной щеке и жмурится, слыша очередной треск в районе шеи.
[indent]  Что-то внезапно заставляет Кьярваля замереть на месте. Внутри что-то щёлкает, высвобождая наружу нечто древнее, как сама вселенная, нечто, что разум вампира поглощает, погружая его в необъяснимую непроглядную темноту. Он выпускает чужое тело из своих рук, отстраняется от Кристофера и резко вскакивает на ноги, откидывая в сторону стул. Голову будто бы пронзают миллионы стрел, внутри черепной коробки звучит его собственный голос, оглушающе громко требует крови, требует смертей и хаоса, и Кьяр почему-то оказывается не в состоянии ему противиться, эти слова будто бы нитками подсоединяются к его конечностям, управляют ими почти что моментально, и юноша уже не замечает, как припадает клыками к так соблазнительно бьющейся вене на чужой шее. Всасывает в себя кровь Кристофера, губами разгорячённой кожи касаясь, и крепко вжимает парнишку в койку, грозясь своим весом проломить вместе с ней и пол заодно. Где-то позади раздаётся чей-то крик, и Кьяр работает на опережение, локтем отталкивая от себя Хана, впечатывает его в рабочий стол, и высасывает очередную порцию крови, чувствуя, как эта живительная влага смешивается с его собственной, дарит истинное насыщение, которое чуть ли не опьяняет, лишая возможности трезво мыслить. Проблема заключалась лишь в том, что Кьярваль себя контролировать не может совершенно, пытается противиться зову крови, и не понимает, что на него нашло, он будто бы запертым в клетке зверем оказывается, лишь наблюдая за тем, что на каком-то автомате творит его собственное тело, которое постепенно начинало ослабевать. Довольно странное чувство, похожее на внезапно навалившуюся усталость и сонливость, разум затуманивается, и это играет с ним злую шутку — Хан заключает его в крепкий захват, навалившись на него со спины, стискивает его в кольце своих рук и буквально отрывает от Криса. Кьяр кричит разъярённо, отталкивается ногой от края койки и придавливает своего протеже к встроенному в стену каюты шкафу, рискуя переломать тому к чертям все рёбра. Слышится жалобный треск деревянных полок, которые чужого веса не выдерживают, и Хан тоже себе в удовольствии ответить не отказывает, буквально отшвыривает своего создателя из каюты вон и небольшое помещение покидает, заботливо прикрывая за собой дверь и запирая её на массивную щеколду.
[indent]  — Кьяр ? Какого хрена ты устроил ? Что с тобой ? — чужой голос звучит как будто бы в отдалении, и Кьяр заплывшим взглядом находит его силуэт, тут же бросаясь вперёд, решая провести новую атаку, но оказывается слишком слаб, чтобы по-настоящему причинить боль и нанести какое-то увечье своему детищу. Хан перехватывает его слишком сильно, выкручивает ему предплечья и тащит по направлению к соседней каюте, что являлась импровизированным складом. Кьярваль усмехается, изворачивается и кусает младшего за ключицу, разрывая чужую кожу на лоскуты клыками, заставляя Хана недовольно вскрикнуть. Непреодолимая тяга ведёт его вновь к заветной каюте, в висках стучит лишь одна мысль: «Убей, убей, убей», и сопротивляться этому, кажется, уже невозможно. Сердцем вампир понимает, что совершает ошибку, делает больно близким ему людям, но остановить себя никак не может. Бывшие синими ещё мгновение назад глаза разгораются кроваво-алым, и это от Хана не ускользает, о чём тот вслух кричит. — Твои глаза, Кьяр, какого чёрта ! Остановись ! — но чужая просьба остаётся без ответа, Кьяр царапает когтями дверь в каюту, когда та ему поддаваться отказывается, скребёт по деревянной поверхности, оставляя за собой глубокие царапины и решает, что пробьёт её насквозь, если потребуется, потому что человек, лежавший на койке по ту сторону оказывается слишком манящим, слишком привлекательным на данный момент, слишком желанным. Его тело хочется рвать, хочется использовать его внутренности как одеяло, на его останках хочется свернуться клубком, а ещё к небьющемуся уже сердцу припасть клыками, поглотить его, сожрать без остатка, а после уснуть вечным сном. Природа этих мыслей начинает Кьяра пугать не на шутку, и он невольно вздыхает с облегчением, когда Хан вновь его от двери отталкивает, всё-таки отгоняя к противоположной стене. Тело, уже порядком ослабленное из-за непредвиденного «перекуса» кровью оборотня, пропускает удар за ударом, пока его собственное дитя впечатывает его в пол. На задворках сознания Кьярваль понимает, что это необходимо, но наваждение и не думает проходить, подкидывая ему страшные картины, нарисованные воображением, где он разрывает глотку Хану, и это пугает ещё сильнее — это ненормально, откуда такому в его голове взяться вообще ? Хан загоняет, наконец, его на склад и громко дверью хлопает, запирая беснующегося вампира по ту сторону. И кто вообще придумал вешать щеколды на двери с обеих сторон ?
[indent]  — Прости меня, прости, но ты не в себе. Так будет лучше пока что… я проверю как Крис и вернусь, хорошо ? — Кьяр желает ему смерти, громко выплёвывая слова в воздух, и плечом впечатывается в дверь, пытаясь её выбить, но та не поддаётся, и это неимоверно бесит. Он ревёт истошно диким зверем, и начинает колотить по ней кулаками, бьётся плечами и только когда в порыве горячки задевает виском небольшое стеклянное окошко, разбивая его и пропарывая кожу осколками, Кьяра, наконец, отпускает. Он обессиленно оседает на полу, дышит часто, всё никак не может кислородом насытиться, а перед глазами всё будто бы темнеет. Тело вновь поддаётся контролю, и он ведёт ладонью по вспотевшему лицу, мешая влагу с кровью, что выступила в местах, где бил его Хан. К горлу подступает ком, глаза наполняются слезами, и ему ничего не остаётся, кроме как пальцами зарыться в волосы, накрывая руками уши, и вжаться в эту чёртову дверь, содрогаясь от каждого постороннего шума. Он вздрагивает, когда очередной раскат грома раздаётся прямо над кораблём, и это словно бы приводит его в чувство окончательно, позволяя вновь ощутить ясность ума. — Кьяр ? Кьяр ! Ты в порядке ? — голос Хана излишне обеспокоенный, почти что дрожит, и это ему совершенно не свойственно. Данное осознание укалывает иглой куда-то в район сердца неприятно, и заставляет вампира зажмуриться, понимая, что только что чуть не сделал. Он не сдерживает сдавленного всхлипа, и не сомневается, что мальчишка это слышал, давится слезами и вновь ощущает, как кожа уродуется сетью маленьких трещин, издавая соответствующий звук, который чуть ли уже не родным для него стал. — Я открываю дверь, — и Кьяру не приходится с младшим спорить. Он заплаканным взглядом смотрит на него, когда тот на пороге показывается, и думает, что, пожалуй, настолько плохими его дела ещё не оказывались за все эти столетия. Тело вновь дрожью прошибает, открывая дорогу страху, что на привычное нагретое место в душе опускается, клубком устраивается, ютится так приятно и комфортно, причиняя при этом нескончаемую боль своему носителю. Мысли Кьяра обращаются только лишь к одному человеку на этом корабле — Крису, и Хан, кажется, об этом догадывается. — С Кристофером всё в порядке, я наложил ему повязку, обработал укус, всё хорошо… насколько вообще может быть в данных обстоятельствах. Ох, твои глаза снова синие
[indent]  — Я будто сошёл с ума всего на мгновение, — отчаянно произносит Кьярваль, утирая рукавом пиджака влагу со своего лица. — Всё, о чём я мог думать, это только о том, чтобы убить его. Это длилось чёртову вечность, и я не мог себя контролировать, — делится переживаниями и взглядом прослеживает за тем, как младший устраивается сидя вплотную напротив, касаясь своими коленями его. Хан опускает ладонь поверх его — Кьяра — собственной и тут же все эмоции считывает, впитывая их как губка, забирая частичное волнение себе и абсорбируя в недрах своих мертвых внутренностей. Становится легче, и вампир с благодарностью на своё дитя смотрит, улыбаясь вымученно. — Он мой второй контракт… это не последний такой случай. Будут другие.
[indent]  — Эй, мы придумаем что-нибудь. Соорудим в каждом из домов комнату, будем запирать тебя, пока не придёшь в себя. Я постараюсь узнать об этом процессе поподробнее, может быть, в старых архивах найдётся что-то интересное. Как только прибудем во Фраепорт, я свяжусь с Эриком и
[indent]  — Тише, ты слишком много думаешь… Остановись хоть на минуту, — Кьяр не сомневается, что Хан что-нибудь придумает, мальчишку он себе выбрал слишком мозговитого, слишком умного и на редкость верного. Многие старейшины завидовали их отношениям и тому, какими бесценными качествами обладал его протеже, и от этого иной раз чувство гордости приятно разливалось по внутренностям. Чертовски приятное ощущение. И сейчас оно вновь даёт о себе знать, вынуждая Кьярваля в очередной раз признать, что сделал тогда правильный выбор, остановившись именно на Хане. — Мне надо к нему, — сидеть вот так уже не остаётся никаких сил, и ему приходится опереться на младшего, чтобы до чужой койки вновь добраться. Он падает мимо стула прямо на пол, ударяясь затылком о стену каюты, и машет рукой, оставаясь в таком положении и призывая Хана перестать за него беспокоиться. Кьяр опирается предплечьем о край чужой кровати, ощущая исходящий от тела Кристофера жар, опускает подбородок на свою руку, и свободной ладонью нежно и легко касается чужих пальцев, которые словно бы чувствуя его прикосновение, сжимают его собственные сильно на уровне инстинктов, скорее, и Крис жмурится, в который раз заходясь в бреду. — Прости меня, прости, прости… — шепчет Кьяр, глядя на любимого, и думает, что сам себя он точно ещё нескоро простит за то, как набросился на этого человека. Как остервенело пил его кровь, как готовился зайти дальше и буквально начать его поедать…
[indent]  Что бы сказал Кристиан, если бы увидел его таким ? Вероятно, посмеялся бы, уличил его в том, что тот излишне драматизирует, и пока никто не умер, все эти неприятности можно списать спокойно, забыть как страшный сон и продолжить двигаться дальше. Сердце болезненно ноет, сжимается жалобно, и Кьяр губу нижнюю прокусывает до крови, грустно глядя на то, как по лицу напротив капли пота скатываются. А что сказал бы на это Кристофер ? Пришёл бы он в ярость от того, как его положением, пусть и невольно, но воспользовались ? Назвал бы он Кьярваля чудовищем ? Отстранился бы от него, забрав свои слова о том, что они могут попробовать начать выстраивать нечто своё на двоих, лишив того шанса своей любовью с ним делиться… думать об этом оказывается ещё более мучительно, и Кьяр устало голову в изгибе локтя устраивает, чувствуя, как последние силы покидают его собственное тело. Мысли начинают путаться и смешиваться в один гигантский клубок, распутывать который вампиру не хочется совершенно, он ещё долго нашёптывает нежности Кристоферу на ухо, пока тот бредит, просит всевышние силы помочь ему из этой горячки выбраться невредимым, и, наконец, отключается, проваливаясь куда-то в недра своего подсознания, где воображение теперь рисовало ему подобие снов о том, каким могло бы быть их совместное с Кристофером будущее, и от этого будто бы сердце вновь биться начинает, залечивая все душевные раны.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

5

« я в плотном шерстяном вечернем пиджаке
с твоим шарфом намотанным на шею,
несу я свою вахту на канале.
смотрю на китобойные суда,
очаровательно, как речь твоя текла,
уста твои так мило щебетали.
счастливей нас отшельников не сыщешь,
в мгновенья, что мы вместе провели
у самой городской окраины.
и было в нашей комнатке тепло
чуть-чуть лишь освещённой сквозь окошко,
на полпути меж небом и землёй … »

[indent]  Кьяру нравилось петь когда-то. Однажды ему даже сделала комплимент сама императрица Джессамина на одном из важных мероприятий, устроенных в башне Дануолла многие-многие годы назад, услышав пару куплетов, которые он исполнил, поддавшись на чужую провокацию. Весь зал тихо вторил его голосу, а на лицах некоторых из присутствующих проявлялась бесконечная грусть, кое-кто даже умудрился заплакать, и как же было приятно трогать чьи-то сердца, потому что пение было способно растопить даже его собственное. Юноша уже довольно давно не подавал своего голоса подобным образом, отбросил все мелкие радости жизни на целое столетие, а ведь когда-то не проходило и дня, чтобы он не напевал какую-нибудь мелодию или ту же излюбленную Кристианом «песню гарпунщиков». Однако сейчас настроение Кьярваля было довольно меланхоличным, весёлых песен ему петь не хотелось, и в голову закрадывалась одна как нельзя кстати подходящая, написанная здесь, на берегах Морли.
[indent]  Во время окончания песни, Кьяр напарывается взглядом на вошедшего в просторную комнату Кристофера, и голос его не дрогнет ни на секунду. Он смотрит на этого глубоко им обожаемого человечка и продолжает петь, глядя ему в глаза. Слова идут от души, и от этого ещё более тоскливо становится, хоть и боль от прошедших событий понемногу начинает стихать, засыпая под тембр собственного голоса. Последние слова песни повисают в воздухе, и воцарившаяся тишина стесняет их обоих, заставляя замереть в своих позах. Кьяр сводит руки за спиной, сцепляя пальцы в замок и улыбается легко, выжидающе глядя на Криса, попутно отмечая, что выглядит он гораздо лучше по сравнению с предыдущими днями, когда последствия обращения ещё не давали ему покоя. Приятно знать, что он идёт на поправку.

[indent]  — Что это была за песня ? — спрашивает он, и юноша усмехается, протягивая ладонь и указывая на диванчик, тем самым приглашая своего гостя присесть. Крис не отказывается, опускается на мебель как-то устало, разваливается на мягких подушках с вышитыми узорами цветов лаванды на наволочках, вырывая из вампира чуть более смелую улыбку. — А, это местная. Называется «на вершине маяка», — Кьяр присаживается в кресло напротив, сбрасывает на пол ботинки и подтягивает ноги к себе, устраиваясь поудобнее, смотрит на парня задумчиво и ведёт пальцами по своему подбородку, невольно проваливаясь в глубину собственных мыслей. — Очень красивая. И ты поёшь очень красиво, — Кьяр улыбается молча, прикрывает глаза лишь на мгновение и едва заметно кивает, принимая похвалу. Из уст Кристофера это звучит довольно мило и приятно. — Жаль, у меня никакого хобби нет. Я мог бы попробовать писать, но я и читать-то научился со скрипом… а окажись в моей руке перо, я едва ли смогу собственное имя нацарапать, стыдоба, — Кьярваль хмурится, задумчиво нижнюю губу прикусывая, когда различает в чужом голосе грусть. Он встаёт с места и буквально в мгновение ока из ближайшего кабинета притаскивает один из старых личных дневников, чернильницу и перьевую ручку, водружая это всё на обеденный стол, расположенный в глубине гостиной.
[indent]  — Я научу тебя, садись, — тянет засмеяться, заметив реакцию на чужом лице, но Кьяр подавляет этот порыв и лишь улыбается широко. Он подходит к Крису ближе и хватает его за руку, тянет на себя, заставляя парня подняться с дивана и не сдерживается от мимолётного порыва поцеловать тыльную сторону его ладони. Когда он присаживается за стол, Кьярваль устраивается позади него, нависая чуть сверху и чуть ли не касается подбородком чужого плеча. — Это довольно просто, главное выучить, как пишутся все буквы, а всё остальное дело практики, — юноша переворачивает в дневнике чистую страницу, желая как можно скорее перекрыть плоды его умозаключений из далёкого прошлого, придвигает чернильницу поближе к Кристоферу и вкладывает тому в ладонь автоматическую перьевую ручку — довольно удобное и новое приспособление, придуманное одним из выпускников академии натурфилософии всего несколькими годами ранее. — Смотри, сначала нужно опустить ручку в чернильницу и нажать на вот эту небольшую кнопочку, чтобы она заполнилась, придётся подождать несколько секунд, — он следует собственным инструкциям, показывая своему новоявленному ученику самые азы, а затем помогает чужим пальцам удобно устроиться у основания ручки, обхватывает чужую ладонь аккуратно, и ведёт ею по чистой пустой странице дневника.
[indent]  — Ты правда думаешь, что из этого выйдет толк ? — в голосе Криса звучит скептицизм, и Кьяр лишь усмехается себе под нос. Сомневаться в чужом упорстве он не рискует, а потому уверен, что младшему только повод дай, и он горы свернуть будет способен. — Я думаю, что немного практики, и ты будешь писать даже лучше, чем я, — на чужом лице расцветает улыбка, пока он повторяет выведенное с помощью вампира очертание первой буквы алфавита. — Смотри, первая идеальная буква уже есть, осталась ещё пара десятков других, но ты и с ними быстро справишься, — от физического контакта с горячей кожей Криса где-то внутри просыпается давно забытое чувство, желание чужих прикосновений, и Кьяру приходится отстраниться на время, чтобы их импровизированный урок не сорвать своими дурацкими порывами. В прочем, Кристофер, кажется, это замечает и откладывает ручку в сторону, попутно удивлённо брови вскидывая. — Ого, твои глаза так часто теперь меняют цвет. Это что, какая-то вампирская фишка ?
[indent]  — О чём ты говоришь, — Кьярваль фыркает и сокращает дистанцию между ним и висевшим на стене неподалёку небольшим круглым зеркальцем, обрамлённым слегка вычурной позолоченной рамой. Оно висело здесь, скорее, для красоты, и юноша даже не помнит, чтобы когда-то им пользовался, однако сейчас, вглядываясь в своё отражение, он хмурится недовольно. В последнее время это начинало его напрягать. Один раз его цвет глаз сменился на синий, когда его сердце было разбито вот уже сотню лет назад, но с появлением в его жизни Кристофера, склера, кажется, каким-то образом давала окружающим знать, что теперь чувствовал её хозяин, меняясь в определённые моменты. С того самого происшествия на корабле по пути сюда, на Морли, его глаза поменяли цвет обратно на синий, что в принципе подходило его настроению и состоянию, но сейчас из отражения на Кьяра смотрел молодой человек с ярко-красными глазами, и это не могло его не злить. Дурацкие легенды, в которых никто никогда не объясняет, что делать, если всё идёт совсем не так, как предписывает сюжет. — Я не знал, что у вас меняется цвет глаз. С другой стороны, я вообще мало что о вашем роде знаю.
[indent]  — Среди моих сородичей ходит легенда о голубоглазом вампире. Его глаза окрасились в синий, когда он потерял своего первого сына — первого рождённого путём укуса вампира — и его сердце разбилось на мириады маленьких кусочков. Но никто этого явления никогда не видел, и легенда оставалась всего лишь глупой сказкой, пока с нашим родом не случился я, — Кьяр скрещивает руки на груди, задумчиво наклонив голову, он смотрит куда-то в пол бездумно и вздрагивает, когда рядом внезапно оказывается Крис. Взгляд невольно цепляется за чужое безумно красивое лицо, и где-то внутри вновь оживают чувства, грозясь вот-вот перелиться через край. В эти карие глаза хочется смотреть целую вечность, хочется затеряться в них, потонуть бесповоротно, и наслаждаться своим забытьем до скончания всех времён. Кьярваль хотел бы подарить ему космос, чтобы каждая из звёзд на небосводе горела в его честь, и как же ему хочется сейчас рассказать мальчишке об этом, но он боится, что всё вновь выйдет из-под контроля, и слова эти проглатывает. — Что ты
[indent]  Договорить он не успевает, когда чувствует на своих устах прикосновение горячих полных губ. Юноша инстинктивно заключает лицо Кристофера в свои ладони, ведёт длинными пальцами по чистой коже, и прижимается к чужим губам, забывая, как дышать, а когда воздух в лёгких у младшего кончается, он отстраняется мягко, и они оба замирают так, касаются друг друга кончиками носов, и Кьяр думает, что он удивительный. Эта мысль заставляет его улыбнуться во весь рот, демонстрируя острые клыки, и ладони к плечам Криса спускает, нежась в чужих объятиях. Таких моментов на них двоих было не так уж много, да и торопить человека Кьярвалю не хотелось, как и в целом их едва начавшиеся отношения форсировать, хоть и сдерживаться было неимоверно трудно, иной раз задерживая взгляд на Крисе, который в тот или иной раз поднимал из его памяти уже давно забытые, казалось бы, картины, отсылающие его к другому… такому невероятно похожему на него человеку, и в то же время, который ничего общего с ним не имел.

« … представляю, как ты плывёшь.
мой свет ведёт тебя ко мне.
и будем вместе в комнатке
наверху маяка.
мы, на вершине маяка.
мы,
на вершине маяка.
мы,
на вершине маяка  »

[indent]  — Позволь я спою тебе снова, — шепчет он в чужие губы, и внутри начинают расцветать разнообразные цветы, яркими нежными лепестками перекрывая уродливый холод мёртвых внутренностей, когда Крис молча лишь кивает, прикрывая глаза и утыкаясь лбом вампиру в скулу. Из груди вновь вырываются хорошо знакомые слова, складывающиеся в строки одной из, пожалуй, любимейших теперь песен, и голос его звучит приглушённо, он почти что шепчет, робко пропевая куплеты, и как бы Кьяру хотелось, чтобы они оба остались стоять вот так на долгие годы, века, обернулись бы камнем и глядели друг на друга, пока трущийся о поверхность песок, что принесёт с ближайших берегов ветер, не сотрёт их обоих до основания, сравняв с землёй, и не развеет их чувства по островам.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

6

[indent]  На душе неспокойно, руки подрагивают, и это довольно странное ощущение, совершенно несвойственное молодому вампиру. На плечо опускается горячая большая ладонь Эрика, призывающая перестать волноваться, и Хану от этого прикосновения становится несколько легче, хоть и снять с него весь остаток растущего по всему телу беспокойства подобным жестом было невозможно. Парень улыбается ему спокойно, головой кивает, указывая на виднеющееся вдалеке очертание городского порта и его высоких башен. Яро уже так близко, и всё-таки так далеко, что терпеть это кажется уже невыносимо — Хан кричит капитану, чтобы подбавил мощности, ускорив тем самым медленно покачивающееся на волнах судно, и мужчина, скрипя зубами вторит его крику, подбадривая команду корабля и призывая ускорить ход.
[indent]  Хан заподозрил неладное ещё три недели назад, находясь в Дануолле. Тогда он почувствовал нечто такое, что ввело его в ступор, заставило испытать чувства доселе его не беспокоившие, и ещё долгие минуты после он не мог понять, что стало причиной этому внезапному приступу. Неизвестно откуда взявшееся сильное отчаяние нахлынуло гигантской волной, боль, пронзившая его тело и несмолкающая ни на секунду, холодными колючими жгутами скрутила его по рукам и ногам, а из глаз бесконтрольно начали литься слёзы — его кожа потрескалась по лицу, плечам и ладоням, он сильно напугал Эрика, который подобное проявление вампирских эмоций видел впервые за столько лет. Да и самому Хану не приходилось ещё испытывать на себе подобное, и в этом могла играть роль только одна особенность — связь между ним и Кьяром, его создателем. Когда-то давно он рассказывал, что между вампиром и его подопечным существует нерушимая связь, с помощью которой они способны делиться эмоциями, правда, до данного момента к этому прибегать им обоим не приходилось, просто не было нужды, поскольку они всегда были друг перед другом открыты и выражали свои мысли и чувства словами. Но сейчас, видимо, произошло что-то из ряда вон выходящее, раз Хан зашёлся настолько сильной истерикой, что Эрику пришлось держать его в своих крепких объятиях, пока тело не перестало пробивать крупной дрожью. Кьяр точно был не в порядке, и его просьба явиться в его усадьбу близ Яро лишь спустя долгие три недели только подтверждала теперь эту теорию.
[indent]  Стены чужого дома выглядят серыми и неприветливыми, Хан просит Эрика подождать у входа, сам без стука заходит внутрь и понимает, что особняк пуст. Ни биения сердец прислуги, ни играющей обычно из граммофона музыки, которую так любил его отец, ничего абсолютно — это заставляет вампира напрячься и заподозрить неладное. Кругом была темнота, и помещения освещались лишь тусклым светом, что пропускали внутрь громадные окна первого этажа. Погода на улице, кажется, чувствовала непростую атмосферу этого места, и готовилась вот-вот разразиться очередным снегопадом.
[indent]  — Ты, наконец, здесь, — Хан вздрагивает резко, когда слышит безжизненный твёрдый голос Кьяра. Он оборачивается к источнику звука и видит своего создателя таким, что всё внутри, кажется, если бы могло, то точно кровоточить бы начало. Юноша перед ним выглядит сломленным, ссутулившимся, его лицо испещрено трещинами, а кожа вокруг глаз почернела, выделяя ярко-синие белки с белым мёртвым зрачком. В голове появляется миллион вопросов, и ни один из них задать Хан не решается, лишь кивает головой в ответ и следует за своим отцом, что лишь немым жестом просит присоединиться к нему. Они молча идут по извилистым коридорам особняка, пока, наконец, не достигают двери во внутренний двор, в центре которого располагался небольшой сад. За ним обычно ухаживал Кристиан, и Хан не раз осыпал того комплиментами, поражаясь тому, что в коем-то веке кому-то удалось вырастить нечто прекрасное на мёрзлой земле Тивии. Кьяр, кажется, его мимолётное воспоминание считывает и хмыкает еле слышно, останавливается как вкопанный перед высоким монументом, возвышающимся среди жухлых и уже давно увядших цветов. Это место выглядело явно по-другому, не таким, каким его запомнил Хан во время своего последнего визита.
[indent]  — Я не понимаю… Что это ? — в районе груди вновь поднимается непонятная волна, к горлу подступает ком, и он смотрит на чужое лицо, которое издаёт трескающийся звук разбитого фарфора, и уже в следующую секунду Хан чувствует на своей щеке то же самое. Глаза наливаются влагой, и ему приходится сдержаться, чтобы порыв заплакать в себе потопить. Зато вот Кьяр этого не сдерживает — по его мертвецки бледной почти что белой коже прокладывают дорожки первые слёзы, и от этого зрелища Хан не знает куда деться, и как реагировать на такое тоже.
[indent]  — Он мёртв. Кристиан мёртв, Хан, — сердце ухает куда-то в район живота с неприятнейшим ощущением, и парню становится на редкость тяжело дышать. Перед глазами всё темнеет, и он взгляд свой с создателя не сводит, полный непонимания и неверия. Кьяр ухмыляется грустно и ведёт ладонью по холодному мрамору монумента. — Кто-то напал на него и отравил. Это было намеренное убийство, — черепную коробку прошибают миллионы мыслей, Хану приходится зажмуриться и потратить несколько секунд на то, чтобы этот ворох приостановить хотя бы на какое-то время, понимая, что лишними расспросами сделает отцу лишь больнее. Осознание смерти любви всей его жизни оказывается более болезненным, хоть они с Кристианом и не были особо близки, но боль, что ощущает сейчас Кьяр позволяет как нельзя лучше понять, что всё озвученное правда, а не какой-то хорошо спланированный спектакль. Хан невольно косится в направлении входной двери, по ту сторону которой его ждал Эрик, и это заставляет его нахмуриться задумчиво — что бы было с ним самим, не стань в одночасье и его оборотня ?
[indent]  — Когда это произошло ?
[indent]  — Три недели назад, в месяц тьмы, — Хан кивает головой, припоминая, что тот самый истерический припадок с ним случился как раз три недели назад, и картина произошедшего вновь начинает собираться по кусочкам. Кьяр разворачивается к нему лицом и внезапно опускает ладони на его плечи, ведёт ими вверх по шее и в итоге приподнимает его лицо, заставляя в зрительный контакт вступить. — У меня есть просьба, выслушаешь ?
[indent]  — Конечно, Кьяр, всё что угодно.
[indent]  — Только не перебивай. Я хочу, чтобы этот особняк был твоим, — Хан уже готовится запротестовать, но увидев нотки угрозы в чужом взгляде моментально охлаждает собственный пыл, прикусывая нижнюю губу изнутри. Это всё кажется ему не совсем правильным, но, с другой стороны, и позицию старшего осуждать не берётся. Продолжать жить в доме, где они много лет прожили со своим возлюбленным… вряд ли бы кому-то хватило на подобное сил и выдержки. — Кто знает, может быть ты здесь будешь более счастливым, чем мы когда-то, — чужие глаза бесконечно печальны, и их синий цвет вселяет в Хана ещё больше тоски, чем вообще возможно. Где-то из недр памяти поднимается та самая легенда о голубоглазом вампире, сердце которого было разбито со смертью первого рождённого от укуса сына, и цвет глаз его сменился с красного на синий. До этого момента это была всего лишь легенда, и видеть воочию проявление подобного оказывается отнюдь нелегко. Хан бы предпочёл, чтобы легенда осталась легендой, потому что, когда чужое сердце разбивается, не остаётся и малейшего повода для какой-то радости, и желание продолжать жить, как раньше, моментально сходит на нет. Особенно учитывая, что это было сердце Кьяра — ближайшего к нему человека, его отца, его родной крови — от этого знания сердце самого Хана теперь было не на месте, и вряд ли уже будет. Видеть на чужом лице слёзы и чувствовать его боль становится невыносимо, и он разрывает контакт, отводит взгляд куда-то вниз, понимая, что плачет сам. — Я также запрещаю тебе расследовать это дело. Поклянись, Хан… прошу.
[indent]  — Я… — он вот-вот готовится произнести клятву, ловит на себе выжидающий взгляд Кьяра, и думает, что совершает большую ошибку, соглашаясь безоговорочно закрыть глаза на произошедшее. — Клянусь, — и всё-таки клянётся, заранее порицая себя за то, что произойдёт в ближайшем будущем. Он клянётся, зная, что нарушит эту клятву, и доверие своего отца подорвёт несомненно, но ему хочется верить, что однажды это сыграет свою роль, и всё, что ему удастся найти пригодится им обоим. Хан медлит какое-то время, пока Кьяр вновь обращается к монументу, развернувшись к нему спиной, а после всё-таки решается дотронуться до чужого плеча, надеясь как-то чужую боль притупить, вобрать в себя его эмоции, позволить отпустить хотя бы частично тот ад, который на него свалился, но старший это чувствует и резко его руку с себя сбрасывает.
[indent]  — Не смей. Не смей забирать это у меня, — голос Кьяра срывается, ломается на середине фразы, и это вновь укалывает куда-то в район сердца неприятно, заставляя Хана моментально пожалеть о своём поступке. — Это всё что у меня теперь осталось, — и парень лишь понимающе назад отшагивает, дабы не раздражать убитого горем ещё сильнее. Он руки сцепляет в замок перед собой, и наблюдает за тем, как первые крупные снежинки начинают опускаться на землю, как ветер подхватывает их и кружит вихрями, пока те не сталкиваются с их мёртвыми вампирскими силуэтами. Перспектива оставаться в этом утопающем в унынии и грусти доме Хана совершенно не прельщает, и он мысленно уже готовится к поиску людей, что смогут за ним ухаживать, если не ежедневно, то хотя бы еженедельно приводя запустевшие комнаты в приличный вид. Нельзя позволять пылиться хотя бы одной вещи, потому что теперь это всё являлось памятью, живым доказательством того, как Кьяр и Кристиан были счастливы, пока жили здесь многие годы. Парень также делает пометку, что нужен будет кто-то из работников кладбища, чтобы об импровизированной могиле оборотня позаботиться. И от этих организаторских мыслей его вновь отрывает чужой голос. — Возможно я буду навещать это место иногда. Надеюсь, ты не будешь против
[indent]  — Нет, Кьяр. Конечно нет, — Хан искренне надеется, что Кьяр не бросит этот оплот разбившегося счастья. Хоть в то же время и поймёт его, если тот больше не вернётся ни сюда, ни в Тивию вовсе. Он вообще примет любое его решение и поддержит независимо от того, считает ли он сам это правильным или нет. Всё, что думает сейчас сам Хан не так уж важно, а вот что действительно имело значение, так это оказать должную поддержку Кьяру, которому она будет весьма кстати. Ну, по крайней мере, парень на это надеется. — Куда думаешь отправиться ?
[indent]  — Дануолл зовёт меня. Я очень давно не был на родине, и, думаю, что сейчас самое время вновь туда вернуться. Если что-то случится, ты знаешь, где меня искать, — Кьяр опускает ладонь Хану на лоб, прижимая чёлку так, что та перекрывала ему обзор, касается губами его макушки в лёгком нежном жесте, и исчезает из поля зрения так быстро, что младший даже не успевает ничего ему напоследок произнести. Он остаётся стоять вот так, глядя на этот чёртов мраморный монумент, и внутри теперь уже поднимается негодование. Не расследовать смерть Кристиана ? Ну уж нет. Если Кьяр и готов потратить годы на бездействие, то Хан был из совершенно другой породы, и просто так сидеть сложа руки он себе не позволит.
[indent]  — Я видел твоего создателя, что случи… Ого, вау… Это что, какой-то мемориал ? — голос Эрика звучит слишком живо и громко для этих стен. Хан стягивает с переносицы очки и устало вздыхает, стряхивая попутно со своих плеч снег. — Кристиана убили, и наша с тобой задача теперь разобраться, кто это смог провернуть, да ещё и под самым носом у старейшины, — он раздражённо смахивает с монумента белый слой пушистых снежинок, и ведёт рукавом дублёнки, протирая от мокрых разводов, прекрасно понимая, что смысла в этом не было абсолютно никакого — снег продолжал набирать обороты. Но и стоять, ничего не делая тоже не особо хотелось. Эрик ему ничего не отвечает, лишь краем глаза Хан замечает, как чужие глаза становятся ярче, а пальцы сжимаются в кулаках с такой силой, что по рукам начинают проступать отчётливо вены. Они были довольно близки с Кристианом, и если для самого Хана эта потеря не значила так уж много, то для Эрика, как для оборотня, который во многом у старшего учился, и чуть ли не считал его братом, это было довольно большим ударом. Вампир тяжело вздыхает и тянется к другу, заключая того в крепкие объятия, и чужая сильная хватка на его рёбрах лишь подтверждает теорию о том, что теперь Хана окружали сплошь сломленные внезапными событиями люди. И ему придётся приложить все свои усилия, чтобы однажды докопаться до истины и хотя бы таким способом чужую боль утраты как-то приглушить.

[nick]han[/nick][icon]https://i.imgur.com/PmmJCjk.gif[/icon]

+1

7

— двадцать первый день месяца сетей, 1904 год.

Стальные тросы обхватывают огромное тело, врезаются в жесткую кожу подобно острым лезвиям, оставляют на ней кровавые борозды, туша прогибается под собственной тяжестью, провисает, плавники обессиленно тянутся к земле в стремлении коснуться грязного пола и хвост уже даже не подрагивает от нескончаемых мучений – они оборвались, резко и вдруг, так неожиданно и в то же время предсказуемо, но боли от этого меньше не становится. Крис смотрит, как тело в последний раз сжимается тугой пружиной, от головы к хвосту прокатывается едва заметная дрожь, левиафан вздрагивает и, тихо вздохнув, наконец умирает, изуродованный и уставший. Совсем скоро от него не останется даже костей, но в памяти Криса он будет жить еще долго – вот таким, сломленным и печальным, перемолотым в угоду человеческой жадности и технологического прогресса, но все еще бесконечно прекрасным и удивительным огромным зверем, созданным океаном и свободой. Скорбь черной вуалью ложится на его плечи, кутает в свои нежные объятия, сердце сжимается под неподъемной тяжестью вины и горечи, и хочется уйти, убежать отсюда как можно дальше, скрыться от посторонних глаз, забившись в самый дальний и темный угол катакомб, свернуться клубочком и разрешить себе забыться в собственном горе, баюкая в руках тоску по безвинно убитому существу, виноватому лишь в том, что оно оказалось слишком ценным ресурсом для алчных монстров в обличие людей. Кто-то толкает его в плечо, Крис вздрагивает, стряхивая наваждение, отводит от безжизненной туши взгляд, чувствуя себя лицемерной мразью, искренне переживающей утрату, но в то же время собирающейся вонзить в мертвую плоть острие мясницкого тесака, чтобы разделать левиафана на куски до самых его белоснежных костей и отправить на конвейерную ленту, где полученное мясо будет закатано в консервы, чтобы после жестяная банка с этим вот содержимым, добытым его же собственными руками, оказалась у него на столе. Тошнота подступает к горлу разъедающим слизистую комом, дыхание перехватывает, он сглатывает с трудом, поправляет респиратор и думает о том, что надо бы идти к разделочному столу, но все никак не может отвести глаз от снующих вокруг кита рабочих, до самого конца наблюдая за тем, как из мертвого уже тела вынимают трубы, по которым в баки поступал бесценный жир, и готовят зверя к дальнейшей транспортировке. Он так сильно ненавидит себя за то, что уже делал и еще будет делать не раз, но, к сожалению, другого выбора у него нет. Крис наконец отворачивается и направляется к уже ожидающему его у рабочего места Максу, понимая, что впереди их ждут долгие и кровавые часы разделки, ставшие для него едва ли не привычной рутиной.

Рейгн вздыхает и берет в руки здоровенный тесак. Пора приниматься за дело.

- Эй, здесь не хватает двадцати двух монет. – Крис пересчитывает металлические кругляшки еще раз, но цифра не меняется – выходит равное шестидесяти трем число, ни больше, ни меньше.

- О, да ты, ублюдок, считать оказывается умеешь. – Билл, пристроив свою жирную задницу на стол, скалится, выставляя на показ кривые желтые зубы, сплевывает презрительно ему под ноги и кивает головой на тетрадь закрытия смены. – Царапай свои каракули и проваливай. Больше все равно не получишь.

- Уверен? – Рейгн ухмыляется и вскидывает иронично бровь, убирая полученные деньги во внутренний карман куртки. Ожидающие за его спиной своей очереди рабочие начинают роптать, недовольные задержкой, но Крис не двигается с места, продолжая сверлить бугая тяжелым взглядом. Для кого-то двадцать две монеты – сущий пустяк, всего пара кружек удобоваримого пива в средней паршивости пабе, однако для него это существенная сумма, с которой он не хочет расстаться просто так. На эти деньги можно купить целых три окуня и хлеб или курятину и картошку и, возможно, даже хватит на кусок масла – тянет как минимум на один полноценный обед для нескольких человек, а голодных ртов у него достаточно. То, что он заработал за эту смену на пару с Максом хватит им в лучшем случае на неделю, а помимо еды у них еще целая куча других расходов: нужно подлатать протекающую крышу, купить расходники для Эллиота, недостающие ингредиенты для лекарства Феликса, пилюли от кашля – для Венны, обновить зимние куртки и ботинки малышне и это только самое основное из требующих его внимания дел. Деньги и так исчезают практически сразу, как только попадают к нему в руки, а потому отдавать свои кровные он не намерен. – Пожалуйста, верни, что должен и мы разойдемся миром. Мне, знаешь ли, не очень хочется марать руки, выбивая из тебя дерьмо, и учить такого остолопа, как ты уму разуму. И, поверь мне, ни охранники, ни их электрошокеры в случае чего тебя не спасут. Деньги. – Крис протягивает руку ладонью вверх и улыбается спокойно и уверенно, наблюдая, как Билл багровеет, напрягается всем телом, готовый вскочить в любую минуту.

- Что, думаешь, раз выродился отродьем, то все стелиться перед тобой должны? Самый сильный тут, да? Мамаша-шлюха, видимо, не объяснила в детстве, что таким как ты следует быть тише воды, ниже травы, иначе можно угодить в Ренхевен и никогда уже оттуда не выбраться. – Столешница скрипит облегченно, когда мужчина встает во весь свой двухметровый рост, возвышаясь над Крисом на добрых две головы. Рейгн вздыхает устало, качает разочарованно головой и в какой-то момент даже думает уступить, потому что лишние проблемы ему не нужны, однако Билл решает по-другому – коротким ударом метит в район солнечного сплетения, но тело действует на автомате, Крис уворачивается, перехватывает руку и заламывает ее за спину, легко, играючи, будто бы это ничего для него не стоит, впечатывает бугая рожей в стол и мясистый нос хрустит, встречаясь с железной поверхностью, разбрызгивает в разные стороны кровь, марая красным и без того не первой свежести бумагу. То, что происходит дальше никак иначе, кроме как безобразной потасовкой назвать нельзя. Уставшие и озлобленные рабочие радостно подхватывают завязавшуюся драку, кидаются на засвистевших оглушительно и сорвавшихся в миг со своих мест охранников, все превращается в одну большую мешанину из мелькающих то тут, то там рук и ног, помещение моментально накрывают крики и отборная брань и уже непонятно, кто есть кто и за кого. Крис получает в лицо, респиратор ломается, вдавливается неприятно в щеки, он сдергивает его на шею и тут же сгибается пополам от забивших моментально дыхательные пути омерзительных запахов, ставших без фильтров совсем уж невыносимыми. Кто-то хватает его за плечо, тащит куда-то, прорываясь сквозь толпу дерущихся тел, сквозь мутную пелену выступивших слез ему удается разглядеть широкую спину Валентайна, они пробегают через несколько складских помещений и оказываются на улице и сразу становится легче дышать. Макс смеется отчего-то весело, хлопает его по плечу ободряюще, а Крис хватает ртом жадно воздух и оглядывается назад, с сожалением думая о том, что с огромной вероятностью ему урежут зарплату, а значит, что в который раз ему придется затянуть потуже пояс и перетерпеть, потому что уйти с этой работы он не может. Это раздражает неимоверно, он пинает зло пустую тару из-под ворвани, отшвыривая ее в забор, и морщится от громкого звона металла.

- Может, ну ее, эту китобойню? Сосредоточимся на подземелье. За артефакты с той стороны и платят всяко больше, чем за это издевательство. – Макс оглядывает хмуро его с макушки до пят и цокает недовольно, когда Крис хмыкает, качая отрицательно головой.

- Ты отлично знаешь, как это опасно. Нам нельзя так рисковать. Все, идем. Думаю, ребята нас уже заждались. – Он оборачивается в последний раз на мрачное здание, в темных недрах которого заснул вечным сном огромный величественный зверь, и на секунду ему кажется, что он слышит печальную песнь мертвого левиафана об утерянной свободе и о тоске по бескрайней глубине таинственного моря. Крис вздыхает, чувствуя, как острые иглы вины вновь касаются его уставшего порядком сердца, и направляется к выходу.

Впереди их ждет долгий путь домой.

[nick]chris[/nick][icon]https://i.imgur.com/B0xlLqz.gif[/icon]

+1

8

— двадцать третий день месяца сетей, ночь, 1904 год.

Снег укрывает белоснежным полотном покатые крыши города, стелется под ноги пушистым ковром, касается его обветренной кожи, обжигается и тает, превращаясь в прозрачные капли, и щеки в миг становятся влажными, словно бы умытыми слезами. Тишина вокруг оглушительна: нет ни шумной, многоголосой толпы, ни снующей оборванной, вечно голодной детворы между торопящихся по своим очень важным делам взрослых, ни посыльных, ни разносчиков газет, ни лотков со свежей ароматной сдобой, ни их очень громких владельцев, нет ни карет, ни даже мобилей – рельсы пусты и безжизненны. Нет ничего, совсем ничего, только серые декорации и ледяной ветер, завывающий в узких темных проулках между покинутыми домами – никогда еще район Башни не был таким опустевшим. Безликим. Словно бы кто-то выпил из него всю жизнь одним глотком, оставив только колючий снег и пробирающий до костей холод.

Крис оглядывается по сторонам, ищет беспокойным взглядом знакомый силуэт и не находит его. Тревога ложится на грудь неподъемной плитой, давит на ребра, миллиметр за миллиметром проникает под кости, пока наконец не достигает зашедшегося в испуге сердца. Он срывается на бег и снег хрустит пронзительно под подошвами тяжелых ботинок, разносится гулким эхом по извилистой улочке, разбегается в пространстве – вверх, вперед, назад, вбок, окружает со всех сторон, смешивается с его горячим дыханием и проникает во внутренности, подстегивая и без того заполошно бьющийся орган в грудине еще сильнее. Ветер хлещет по оголенной коже ледяными плетями, свистит истерично в ушах, Крис вдруг спотыкается обо что-то, падает, ударяется коленями об обледенелый булыжник мостовой, едва успевая выставить руки перед собой. Смотрит недоуменно на широкие, грубые, испещренные мелкими и не очень шрамами ладони, на длинные узловатые пальцы, замечает на правом запястье незнакомый браслет – бусины в нем странного темно-фиолетового цвета с не менее чудаковатыми, неизвестными ему рунами, словно бы впитывающими свет. Он не был никогда владельцем такой дорогой, явно магической вещицы. Откуда она у него, нищего сироты, что не может позволить себе даже краюху свежего хлеба? Крис вдруг понимает, что ему не девять, он уже давно не разносчик газет и в приюте он больше не живет. Тогда кто он теперь и для чего тут? Рейгн встает, стряхивает с потрепанных брюк налипший снег, оборачивается и сердце его замирает, пропускает удар, чтобы в следующую секунду сорваться безжизненной глыбой вниз, ухнуть холодным камнем куда-то в район живота и остаться валяться там бесполезным куском гранита. В серое, неприветливое небо смотрят широко распахнутые стеклянные, подернутые мутной пленкой некогда синие глаза – девочка-ведьма по имени Элли подобно хрупкой изломанной кукле разбросала по белоснежному насту дороги в разные стороны неестественно вывернутые тонкие ручки и ножки, и Крис вспоминает – ее нет в живых уже как шестнадцать лет, и от тела ее ничего не осталось давно, она мертвая и пустая, такая же, как и все здесь на мили вокруг. Но голос ее, звонкий, восторженный, полный жизни и солнечного тепла, почему-то заполняет его черепную коробку радостным смехом, стирая все лишние мысли и оставляя в голове один-единственный, самый главный вопрос: «Он прекрасный, но одинокий. И очень печальный. Почему ты стоишь? Иди к нему. Это же твой человек».

Почему он стоит? Ему ведь нужно торопиться. Бежать как можно быстрее, нестись сломя голову, до хриплого дыхания, до темных пятен в глазах, чтобы успеть, чтобы увидеть хотя бы мимолетно, коснуться одним лишь взглядом высокого силуэта – этого будет достаточно, этого хватит, чтобы утихомирить на время беспокойное свое сердце и хоть на краткий миг, но ощутить себя вновь целым. Пускай он только будет там, пускай придет, этот одинокий и грустный, полный боли, такой невероятно знакомый, родной его человек – Крис видел его, этого удивительного вампира, всего лишь раз в своей короткой жизни, но каждый год третьего числа месяца льда начиная с девяти лет он приходит в одно и то же время на бульвар Колдуин в надежде вновь встретить его на том же самом месте, чтобы, возможно, заглянуть в печальные синие глаза и улыбнуться ему радостно и светло, убедившись в реальности его существования. Или чтобы просто хотя бы получить шанс полюбоваться на него издалека, проводить тоскливым взглядом до рельсомобиля, пытаясь как можно лучше запечатлеть в своей памяти его образ. Ему бы было достаточно и этого, вот только жаль, что место их встречи все эти годы неизменно оставалось пустым – Крис так ни разу больше его и не увидел.

Рейгн вновь срывается с места, забывая обо всем на свете, гонимый вперед мыслью о том, что там, на пересечении дорог, его, возможно, уже ждут. И вылетая из узкого проулка на широкий тротуар, он почти что задыхается, тревога звучит набатом в ушах и, когда он видит на противоположной стороне дороги знакомую фигуру, мир вдруг резко теряет очертания, размывается, сужаясь до единственного человека напротив. Снег падает медленно, неторопливо, белоснежные хлопья касаются несмело чужих острых плеч, заключают их в объятия и не тают, оставаясь на темной ткани рубашки невесомым кружевом. Вампир поднимает на него полный горькой, неизбывной печали взгляд и из уголков его глаз по бледной коже бегут первые кристально-чистые слезы. Крис дергается навстречу, пытается сделать шаг вперед, но что-то не дает, держит на месте, а ему так хочется оказаться рядом с ним, спрятать в своих объятиях, коснуться холодной щеки губами, согреть поцелуем ее хоть немного, утешить, разделив чужую боль на двоих, но ему остается только смотреть с тоской и отчаянием, как юноша, плачущий и подавленный, разбитый на бесконечное количество острых осколков, растворяется в неожиданно налетевшей на них яростной метели. Крис вздрагивает, когда сквозь свирепствующий ветер вдруг различает надрывный детский плач и беспокойный вой собак, распахивает резко глаза и вскакивает с постели, понимая, что это видение было всего лишь сном. Он опускается на кровать и сжимает в руках покрытые испариной виски. Смотрит бессмысленным взглядом в пошарпанный деревянный пол, как никогда ощущая себя… неполноценным. Надломленным. Словно бы он потерял что-то важное, что-то настолько ценное, что без этого недостающего пазла он не живет – всего лишь существует, бессмысленно и потерянно. И так он чувствует себя постоянно на протяжении всех последних шестнадцати лет, что прошли с той самой мимолетной встречи с незнакомцем. Он не знает, что с ним тогда произошло, но что-то в нем изменилось, треснуло и исчезло…. Или, наоборот, нашлось? Может быть, он всегда был неполным? Подобно незавершенной мозаике, которой не хватало последнего, самого важного кусочка? Может быть, в тот момент, когда Крис увидел этого юношу впервые, он наконец нашел утерянную еще до рождения частичку себя? Он просто не ведал, что на самом деле был сломан? Рейгн вздыхает и зачесывает влажные пряди волос назад. Где-то совсем рядом снова раздает плач ребенка, но Крис не обманывается – вероятно, все собрались в гостиной на первом этаже, замерли в тревожном ожидании развязки, пока Ксандр и Шер боролись за чужую жизнь. Значит, Феликса в третий раз за последнюю неделю накрыл приступ. Это стало происходить слишком часто.

Крис натягивает торопливо брюки и накидывает на плечи рубашку, спускается с третьего этажа, практически скатывается кубарем с лестницы и сразу же находит взглядом сгорбленную фигуру Макса. Маленькая Ива хнычет капризно у мрачной, невыспавшейся Элен на руках – девочке всего несколько месяцев от роду, а ее матери уже приходится выходить на работу, чтобы хоть как-то обеспечить малютке нормальную жизнь. Хорошо, что ее можно оставить на Шер или Венну, или Ксандра, но все же из-за подобных отлучек страдают обе. Крис вздыхает, трет устало глаза и опускается перед Валентайном на корточки. Заглядывает в его блестящие от непролитых слез глаза, касаясь в ободряющем жесте руки. Макс смотрит на него пустым взглядом и качает отрицательно головой, давая понять, что лучше его сейчас не трогать. Кривит горько губы и сердце Криса сжимается от тупой, ноющей боли. Он встает и направляется к Элен.

- В этот раз все намного хуже. Лекарства уже практически не помогают, Крис. Нужно придумать что-то другое и быстро, иначе он может не дожить до зимы. – Женщина передает ему заворочавшуюся в конверте Иву и прикрывает устало глаза. Эллиот всхлипывает тихо, услышав предполагаемую дату смерти близкого друга, забивается еще глубже в кресло и накрывается покрывалом с головой. Рейгн принимает осторожно ребенка, прижимает к горячей груди, баюкает девочку в руках и дышит ровно, спокойно, не позволяя страху захлестнуть его удушливой волной. От малютки пахнет молоком и травами и этот запах перебивает все остальные, дарит покой, позволяет ему сосредоточиться на ее маленьком тельце, выбросив из головы на время шевелящиеся змеиным клубком темные мысли. Ива засыпает довольно быстро под его теплое и тихое урчание незамысловатой песенки, но Крис все продолжает мерить шагами комнату, поглаживая осторожно крошечную, почти что игрушечную девочку по хрупкой спине. Время тянется густой смолой и когда в гостиной наконец появляются вымотанная Шер и хмурый Ксандр, ему кажется, что прошло как минимум пара томительных часов, хотя на самом деле не больше двадцати минут.

- Он спит. – Шер опускается на стул и стягивает с головы пестрый, узорчатый платок, позволяя кудрявым черным волосам рассыпаться тяжелой массой по плечам. Макс практически сразу исчезает за дверью, Крис слышит, как он, перепрыгивая по несколько ступенек разом, торопится наверх, на второй этаж, где в одной из самых теплых комнат обитал Феликс. Ксандр перехватывает его взгляд и кивает едва заметно в сторону выхода. Крис передает спящего ребенка матери и выходит вслед за мужчиной. Они поднимаются на холодный, продуваемый чердак – владения ворона, где он устроил себе импровизированное гнездо. Рейгн устраивается на столе, смотрит выжидающе не Ксандра, скрестив на груди руки, и не ждет хороших новостей.

- Думаю, Элен тебе уже сообщила, что времени у нас не так много. Я смогу дотянуть его до весны, но только при условии, что ты достанешь с той стороны плод Сарума. Однако это не панацея. Всего лишь отсрочка неизбежного. – Мужчина проходит к окну рядом с местом, где осел Крис и прислоняется плечом к промёрзшей стене. Смотрит долгим взглядом в окно, вздыхает и вдруг неожиданно интересуется. – Он снова тебе снился?

- Да. – Крис прикусывает нижнюю губу, перебирает в голове варианты, но их не так чтобы много. На самом деле – всего один. – Нам нужен вампир. Кто-то, кто смог бы обратить Феликса в короткие сроки и взять под свою опеку. Другого выхода я не вижу.

- Тогда лучшим выбором будет старейшина. Никто другой не обратит его так быстро, как нам нужно. – Ксандр усмехается и пожимает на закономерно последовавшее «почему?» плечами. – Потому что только они могут позволить себе не спрашивать мнения остальных и создавать вампиров по собственному желанию.

- Но до них же хрен доберешься. Никто никогда их не видел, а если и видел, то никому об этом не докладывал. По крайней мере листовки с их изображениями я еще ни разу не встречал. Что? Хочешь сказать, что знаешь кого-то из них? – Мужчина насмешливо хмыкает и ухмыляется. Крис смотрит на него в удивлении с минуту, потом закатывает к потолку глаза и горестно стонет. – И чему я только удивляюсь… Хорошо, ладно, нашли мы старейшину, и он даже не открутил мне голову за то, что я его потревожил. Дальше-то что? Мне нечего ему предложить. Равноценное я имею ввиду. Ну, кроме себя, хотя я ему в общем-то тоже на хрен не сдался. А ничего другого у меня нет.

- Допустим, кое-кого из них я… знаю. Допустим, ты мог бы его заинтересовать. – Ксандр ухмыляется еще шире, настолько ехидно, издевательски почти, что Крису хочется его ударить. Он смотрит на него хмуро, и мужчина поднимает в примиряющем жесте руки. – Хорошо-хорошо, я больше так не буду, честно. – Ворон отходит к покосившему старому книжному шкафу, достает оттуда книгу и возвращается назад. Устраивает ее рядом с парнем и Крис узнает в толстенном томе принесенный им в одну из недавних вылазок в катакомбы артефакт, написанный на несуществующем в этом мире языке. Ксандр шуршит пожелтевшими страницами, бормочет что-то себе под нос, пока не открывает на нужной ему главе. Разворачивает книгу к нему и указывает на выцветшие рисунки. – Это копье. Оно способно убить любого вампира с одного удара. Даже Первого. – Рейгн присвистывает, разглядывая с профессиональным интересом набросок оружия. – Его выковали эредары специально для этих нужд, но воспользоваться им так и смогли. Не спрашивай, это долгая и очень-очень старая история. На нее сейчас нет времени. Смотри лучше сюда. – Он указывает на эскиз существ с длинными тонкими конечностями, украшенными ятаганами когтей и вооруженными изогнутыми клинками. – Это Стражи Погибели. А это их клинки Зова. И тебе не стоит с ними встречаться. Однако другого пути нет, если хочешь заполучить копье.

- Стой, подожди. То есть ты знаешь, где находится интересующее нас оружие? – Ксандр кивает, позволяя себе легкую улыбку. – Это, конечно, здорово, но как я его найду? Подземелье меняется, оно непостоянно. Ты же знаешь это намного лучше меня.

- Знаю. Мне есть что тебе на это ответить. – Мужчина поддевает пальцем его левую руку, испещренную почерневшими от проклятия венами, заставляет перевернуть ее ладонью вверх и ведет заострившимся длинным когтем по затянувшемуся рубцу, вспарывая словно бы обугленную кожу, после чего прокусывает подушечку собственного пальца и выдавливает каплю выступившей черной жидкости в образовавшийся надрез. Руку начинает нещадно жечь, но Ксандр держит ее крепко стальной хваткой, не дает сжать ладонь в кулак. Ждет, пока вспыхнувшие фиолетовым цветом вены погаснут и только после этого дует легонько на рану, и она закрывается, будто бы и не было никакой царапины на рубце еще секунду назад. – Это позволит тебе ориентироваться в том мире так, как это в свое время делал я. А это, - он касается одной из бусин на браслете уколотым пальцем, оставляя на ней кровавый след, - позволит тебе найти короткую дорогу назад. То есть ко мне. Я буду ждать тебя у самого выхода. И не спорь. Со мной все будет в порядке, не волнуйся. Лучше держи в уме, что как только ты возьмешь в руки копье, Стражи проснутся. Тебе нужно уносить ноги и как можно быстрее, иначе… Тебя ждет участь страшнее смерти. После того, как дело будет сделано, я свяжусь со своим знакомым и попрошу о встречи. Вряд ли удастся сразу выйти на старейшину, но, по крайней мере, мы сдвинемся с мертвой точки. Времени мало, срок моих сил ограничен, поэтому поторопись. Мы выдвигаемся через полчаса.

Рейгн наблюдает задумчиво, как бусина, засветившись бледным розовым светом, мигает благодарно, впитывая в себя подаренную хозяином каплю крови, кивает и поднимается на ноги.

План, конечно, хреновый, но какой есть.

[nick]chris[/nick][icon]https://i.imgur.com/B0xlLqz.gif[/icon]

+1

9

[indent]   Встречать гостей в такое время Кьяру кажется совершенно неподходящим делом — в его доме в последнее время стало так оживлённо, что у вампира до сих пор голова иной раз идёт кругом. Эти стены ни разу не видели ещё здесь столько жизни, громких голосов, радости и печали одновременно, да и сам Кьярваль никогда не позволял этому дворцу впитывать в себя чужие эмоции, попросту предпочитая не появляться в Карнаке и с каждым днём всё больше укрепляясь в вере, что Серконос ему отвратителен. Тёплый, прям-таки жаркий климат, душные города, обилие гигантских деревьев, из-за которых количество насекомых на острове преобладало над всей прочей живностью — не то чтобы юноше было до них дело, но само существование этих мелких ( и не очень ) тварей казалось ему омерзительным. Дожди здесь тоже шли тёплые и неприятные, и даже мощные сооружённые тут и там ветродуи положение не спасали совершенно — воздуха и прохлады попросту не хватало. Да и люд здесь был довольно приставучий, излишне любопытный, и скрывать свои дела от них с каждым разом становилось всё сложнее. А отвадить зевак и особенно туристов, наслышанных о том, что некогда это место было резиденцией того самого Абеле, от выстроенной вокруг дворцового квартала ограды и вовсе было утомительно, Кьяр давно уже плюнул на это дело. Но теперь же у него не было иного выбора, кроме как осесть на какое-то время здесь, посреди всего этого душного безобразия, иной раз вздрагивая, когда в той или иной части просторной территории дворца что-то падало, разбивалось, ломалось, или кто-то вскрикивал и начинал ругаться. Спасал от всего этого бедлама небольшой изолированный «островок», сооружённый для них с Кристофером и призванный спасти их обоих от вторжения в личную и не очень жизнь, но сейчас даже он не мог оградить Кьяра от тех проблем, которые ему предстояло решить сегодня ночью.
[indent]  Кьяр просит Итана подождать в его покоях, а сам думает, где ему стоит оставить тело Хана, когда тот вырубится после применения одной из своих способностей, к которой он прибегал довольно редко. В последнее время перед вампиром встал ещё один довольно неприятный вопрос, который касался его дитя — он начал подозревать Хана в связи с одним из старейшин, и природа этой связи почему-то не приносила Кьяру должной радости за своё чадо, даже наоборот, он был глубоко взволнован и считал, что имеет полное право негодовать по этому поводу. Однако, существенных доказательств того, что Хан тяготел к Итану у него не было, лишь одна неосторожно брошенная младшим фраза в сторону старейшины, всего лишь фривольное обращение на «ты», но и этого для Кьярваля было достаточно, чтобы начать подозревать. И вот, когда Итан вновь явился к нему, чтобы подробно рассказать о творящихся на собраниии делах, лучшего момента и представить нельзя было, чтобы выяснить, наконец, раз и навсегда, связывает ли этих двоих что-либо, или слетевшее с катушек на фоне происходящих событий сердце Кьяра дало осечку.
[indent]  — Хан, я тебя везде, ищу, идём со мной, — он не позволяет Хану и слова вставить, хватает того за руку и ведёт в небольшую спальню, обустроенную для гостей на первом этаже, хлопает за собой дверью и под недоумённый взгляд младшего провожает его глубже в небольшое помещение. Церемониться с ним он не особо собирается, но чувство вины уже заранее начинает неприятно ныть где-то в районе груди, и дабы заткнуть его, Кьяр решает не мешкать — стремительно заходит за спину своему протеже, одну ладонь опускает на его шею, стабилизируя голову, а второй накрывает лицо Хана, начиная вбирать в себя его внешнюю оболочку, тем самым лишая тело в его хватке сознания и сил. Младшему однозначно не понравится то, что с ним проделал его создатель, и Кьярваль думает, что обязательно извинится перед ним за это, но позже, когда дело будет уже сделано, и желательно когда Итану удастся его успокоить, может быть, даже вразумить, оградив Кьяра от готовящегося скандала… в случае, если их связь подтвердится, конечно же. Тело обессиленно повисает у него на руках, и вампир укладывает своё дитя на кровати, заботливо прикрывая его ноги покрывалом, ведёт ладонью по месту, где когда-то красовалось симпатичное личико, смахивая с него отросшие пряди чёлки, и грустно вздыхает, искренне сожалея о том, что лучшего метода разобраться с этой ситуацией найти ему так и не удалось. — Прости меня, дитя, надеюсь, однажды ты сможешь понять.
[indent]  С этими словами он оставляет Хана лежать в спальне, а сам слегка игривой походкой — той, что соответствовала младшему — пересекает обеденный главный зал, учтиво здоровается с прислугой, машет улыбчиво прошедшему мимо него Кристоферу, слегка прикусив при этом нижнюю губу, и напоследок задерживает взгляд на оголённой шее оборотня, пока перед его лицом не возникает решётчатая дверца лифта, что должен был его до родных покоев доставить. Оказавшись на пороге, он тут же замечает фигуру Итана, что задумчиво стоял у окна, и Кьяр как ни в чём не бывало подходит к нему, тут же встречаясь с чужим обеспокоенным взглядом.
[indent]  — Хан ! Ты что здесь забыл, Кьяр где-то в доме, нам нельзя пересекаться, мы же договорились, — в его глазах читается испуг, и от этого тянет ухмыльнуться, но Кьярваль лишь раздосадовано вздыхает, потупив взгляд в пол с такой точностью, что даже сам Хан его от самого себя отличить не смог. — Мне просто хотелось тебя увидеть, — и эти слова бьют прямо в цель. Итан закатывает глаза и тянет к нему руки, чтобы заключить в объятия, и Кьяр успевает сорвать с лица маску, когда вампир почти что впечатывается губами ему в скулу. Старейшина, кажется, до последнего не совсем понимает, что происходит, и это позволяет Кьярвалю вцепиться ладонью в его шею, вбивая чужое тело в ближайшую стену и поднимая того над землёй. — Объясняй, Кейнхёрст, что ты собирался сейчас сделать ?
[indent]  — Я не обязан… тебе… что-либо объяснять, — когти Итана больно царапают кожу руки, но Кьяр лишь сильнее стискивает хватку на чужой шее, в какой-то момент увлекаясь настолько, что кажется, кожа под его пальцами начинает опасно трескаться. — Ты выжил… из ума ?! — с этими словами неожиданный поток ветра подхватывает Кьярваля и относит к противоположной стене, впечатывая в небольшой комод и разламывая тот прямо по середине. Вампир чувствует, как обломки древесины впиваются ему в спину, отчего кожа начинает неприятно зудеть, и медленно поднимается на ноги, пытаясь успокоить самого себя, и получается это у него далеко не с первой попытки.
[indent]  — Как долго это у вас продолжается ? Сколько вы уже встречаетесь за моей спиной ? — спрашивает он на повышенных тонах, оступаясь и чуть ли не падая обратно в обломки комода, не разрывая при этом зрительного контакта с Итаном. Тот невозмутимо поправляет воротник своей рубашки, приглаживает лацканы дорого пиджака и откашливается, прежде чем занять готовую к защите позу. Неожиданное копошение на балконе привлекает внимание Кьярваля, и по ту сторону большого окна во всю стену он замечает силуэт Криса, хмурится тут же, становясь мрачнее тучи и молится всем всевышним силам, чтобы этот мальчишка исчез из его поля зрения как можно скорее. Он не против лишних свидетелей его с Итаном ссоры, но момент, всё же, казался ему довольно неподходящим, чтобы приглашать кого-то со стороны, всё-таки дело касалось его семьи, его ребёнка, и делить это с кем-либо ему не особенно хотелось. Кристофер, тем временем, словно бы мысли его читает и выпрыгивает прямо за ограждение балкона, скрываясь где-то посреди внутреннего двора второго этажа. Кьяр позволяет себе выдохнуть, но при этом всё его тело напрягается, словно струна, он руки на груди скрещивает, и вновь возвращает взгляд к Итану, ждёт, пока тот, наконец, соберётся с мыслями и начнёт сотрудничать. Кьярваль надеется, что ему не придётся выбивать из коллеги информацию силой. Разнести этот особняк всегда успеют дети, не хотелось бы добавлять ещё хаоса и от двух могущественных вампиров.
[indent]  — Не нужно строить из себя заботливого отца, Альберих. И делать вид, что тебя заботят отношения Хана тоже, — пальцы сжимаются в кулаках, но помимо этого Кьяр не позволяет себе ничем выдать начинающую его душить ярость. Чужие слова бьют довольно больно, и это лишь подтверждает их правоту. Чужой побери этого Итана. — Ты целое столетие провёл в одиночестве, отталкивал его, предоставил самому себе. А теперь внезапно тебя стало интересовать, с кем он проводит своё свободное время ? Не смеши меня, — Кейнхёрст говорит довольно спокойно и тихо, сбавляя свой повышенный тон, упирается спиной в стену и сцепляет руки в замок перед собой, несколько свысока глядя на Кьяра, и последнему от этого взгляда хочется впечатать чужую голову в эту стену вновь. — Мы вместе уже восемь лет. А началось всё десятилетиями раньше, и ты уже ничего с этим не сделаешь.
[indent]  — Вот чума, — устало выругивается себе под нос и решает присесть на небольшое кресло по левую руку. Стоять вот так, будучи прожигаемым взглядом единственного из всех старейшин, кто шёл с ним контакт, оказывается довольно непросто. Кьяр тянется к оставленным рядом с пепельницей самокруткам, так вовремя оказавшимся под рукой, и поджигает одну из них огнивом, тут же вбирая в себя львиную долю губительного дыма. Итан хмыкает, стоя в стороне и, кажется, заметно расслабляется, понимая, что градус в комнате начинает, наконец, падать. — Он всё ещё моё дитя. И ты, как старейшина, чёрт, не просто как старейшина, а как старший должен был сообщить мне, как только это всё началось. Это неправильно действовать у меня за спиной, — Кьяр выдыхает дым наружу и смотрит на вампира с долей разочарования. Осознание того, что Хан скрывал от него эту тайну восемь лет не шибко его расстраивает, он даже понимает, что, скорее всего, подступиться к нему было бы довольно тяжело, учитывая, в каком состоянии он пребывал всю эту сотню лет. Итан прав, ему не было дела до кого-либо, кроме себя, он полностью потонул в скорби и тоске по Кристиану, а потому и сообщать о начавших зарождаться отношениях и проявлениях чувств к кому-либо, когда у тебя под боком близкий человек, собственноручно загнавший себя в это амёбное состояние из-за потери собственной любви… Хану наверняка пришлось нелегко, и от этого осознания Кьяр вновь хмуриться начинает, затягиваясь сигаретой. Ему определённо стоило уделять своему чаду больше внимания, ещё не поздно начать после этой ночи.
[indent]  — Я хотел. Хан был против. Твой мальчишка до последнего думал о тебе, не хотел делать больно своей любовью, учитывая, что ты собственную утратил, — Альберих чувствует очередной укол куда-то в район сердца. Это уже давно забытое прошлое, от которого он старается откреститься до сих пор, ведь теперь его сердце вновь переполнено чувствами, любовью. Невероятно, немыслимо, но ему удалось вернуть себя к жизни путём случая, и ту самую любовь, которую, как Итан заявил, он утратил, смог снова обрести. Хотелось бы ему это заявить ехидно так, с усмешкой на устах, но у Кьяра сил на это не находится как-то. — Слушай, если ты боишься, что я использую его для каких-то целей, вот, в бездну это, — и в следующее мгновение старейшина срывает со своей шеи медальон, что был выкован Первым специально для всего совета, дабы оградить их разум от вмешательства Кьяра. Эта предосторожность всегда причиняла ему дискомфорт, и заставляла проявлять больше недоверия к своим собратьям, и к создателю в том числе, но Кьярваль не был из робкого ранимого десятка, ему удавалось сохранять достоинство даже тогда, когда ему открыто в лицо заявляли, что он стал бесполезен, заимев себе эту способность, нагло ухмылялся в лицо тем, кого что-либо в нём не устраивало, и улыбался тем, кто умудрялся его недооценивать. А недооценивали его очень многие, и зря. Итан же был из тех, кто считал его равным себе, никогда не задевал его колкостями, его достоинства прилюдно не принижал, да и наедине тоже. Даже вызывался навещать его каждый год весь этот чёртов век, когда Кьярваль оказался не в силах посещать общие собрания совета… Его можно было бы назвать другом, да вот только друзьями-то они никогда и не были, их ничего не связывало кроме «важных вампирских дел». Может и зря, может, и стоило бы наладить с ним контакт, дабы узнать получше, что за «сокровище» досталось Хану. И то, что он сейчас топчет каблуком свой медальон, раскрывая свой разум перед ним, вселяет в Кьярваля некую уверенность, позволяя довериться человеку напротив и перестать сомневаться в искренности чужих чувств. Однако проверить чужую голову, всё же, стоило. — Ну же, залезай ко мне в голову, двери открыты.
[indent]  — Это может быть неприятно, чуть-чуть, — Кьяр оставляет сигарету в пепельнице и нагло лжёт Итану в лицо. Учитывая, до какого уровня эмоций он собирается добраться, ему будет нестерпимо больно, и, скорее всего, от мигрени придётся отходить добрую пару дней, но сообщать об этом вслух Кьяр не берётся, тем самым наказывая старейшину за то, что тот умолчал об их с Ханом связи. Он сокращает с вампиром дистанцию, останавливается на полпути, тормозит резко и заглядывает в чужие карие глаза, тут же проваливаясь в некое подобие транса. Его левая рука изворачивается под неестественным углом, фаланги пальцев скрипят костяшками, и стоит Кьяру моргнуть, как его сознание оказывается внутри чужой души, в подкорке мозга этого древнего существа, и он лавирует между бесконечными потоками мыслей, выуживая из них информацию. Его окружают многолетние воспоминания, касающиеся Хана, и в них полно нежности, трепета, улыбок младшего и чего-то наподобие… счастья ? Запястье Кьяра громко щёлкает, пока он погружается глубже, заставляя Итана не выдержать такого напора и упасть на колени. Кьярвалю мало, он заглядывает в самое сердце старейшины, наконец, добираясь до самой сути и отметая любые попытки оного чинить ему препятствия, отвадить от сокровенного, пытаясь тем самым свои подноготные чувства защитить, оставляя их скрытыми от чужих глаз, нетронутыми и девственно-чистыми лишь для себя. Кьяр видит, что Итану от Хана ничего не нужно, видит, что тот искренне к нему привязан и, кажется, действительно младшего любит без сомнений, и когда сквозь толщу волнения до него долетает чужой крик, вампир позволяет своему сознанию вернуться обратно в тело. Кажется, Альберих слегка подрастерял хватку, и у него самого не остаётся сил, чтобы на ногах устоять — опускается на круглую кровать в центре просторной комнаты и сквозь выступившие на глаза слёзы глядит на Кейнхёрста, который, кажется, заходится истерикой, сжимая в кулаках многослойную шёлковую простынь — довольно стандартная реакция тела на то, что проделал Кьяр.
[indent]  — Теперь я п-понимаю, от чего берёг нас Первый, — Кьяр усмехается, смахивая с щеки слезу, и откашливается, возвращаясь обратно в кресло. Он перекидывает ногу на ногу и вновь поддевает пальцами ещё не потухшую до конца сигарету, тут же затягиваясь ею. Итан утирает влагу от собственных слёз со своего лица рукавом пиджака, и тратит ещё пару минут на то, чтобы отдышаться и продолжить говорить. — Теперь-то ты убедился ?
[indent]  — Да. Убедился, — задумчиво повторяет чужие слова Кьяр и замирает, устремив взгляд куда-то в металлическую оконную раму позади Итана. Заглянув в чужой разум, ему пришлось касаться не только темы чувств, но и многих других, которые для его взгляда не были предназначены, и это вселяет в вампира некоторое беспокойство. Особенно тот факт, что Хан занимался расследованием смерти Кристиана уже очень много лет несмотря на данную клятву этого не делать, и что Итан охотно помогал ему с этим делом. — И каков твой вердикт ?
[indent]  — Не думай, что я всё ещё одобряю… это всё, но запрещать вам я не в праве, к тому же, вы и так уже всё решили без меня. Можешь передать Хану лично, что теперь вам не обязательно прятаться при виде меня. Он сейчас отдыхает в гостевой спальне на первом этаже, — Кьяр стряхивает пепел в пепельницу, делает последнюю затяжку и поднимается со своего места, готовясь своего ночного гостя, наконец, проводить. — Насчёт совета расскажешь мне всё завтра, если ты не против. На сегодня для нас обоих хватит потрясений, — он протягивает старейшине ладонь, и тот охотно стискивает её в своей, пожимая руку и следом, кажется, облегчённо вздыхая. Кьяр думает, что всё прошло довольно успешно, и хотя бы эту проблему можно, наконец, отпустить, перестав волноваться. В конце концов, поводов у него для этого было достаточно и без внезапных отношений этих двоих. Итан, однако, тормозит в дверях, и разворачивается вполоборота, вновь встречаясь со взглядом Кьяра.
[indent]  — И то, что ты видел там… Поверь, он продвинулся гораздо дальше. Просто спроси его как-нибудь, если тебе будет интересно, а я уверен, что это в твоих же интересах.
[indent]  Кьярваль хмурится и кивает ему напоследок, выпроваживая, наконец, Итана за двери. И только когда шаги стихают где-то в районе второго этажа, юноша позволяет себе выдохнуть с облегчением. Внезапно откуда-то нахлынуло желание увидеть Криса и как можно скорее, дабы забыться и спрятаться от послевкусия беседы этой встречи, попытаться как-то спасти остатки этой бесконечной ночи, и вампир хватает одну из самокруток на пару с огнивом со столика, и выходит на балкон, тут же окидывая взглядом территорию в поисках младшего. Знакомый силуэт он находит довольно быстро на излюбленном им месте — на невысоком куполе округлой крыши некогда бывшей сокровищницы — и позволяет себе постоять так, поразглядывать Криса, пока сам устало вжимается бедром в перила балкона и сигарету прикуривает. Он следит за тем, как спокойно вздымается чужая грудь, и думает, что готов отдать сейчас всё, чтобы оказаться рядом, опустить свою голову на эту самую грудь и вслушиваться в чужое сердцебиение, проведя за этим занятием сутки напролёт. Кьяр выдыхает дым и как можно скорее спускается на второй этаж, оказываясь с наружной стороны сокровищницы.
[indent]  — Спальня свободна, там помягче будет, — проговаривает он будничным тоном, зная, что мальчишка прекрасно его слышит, даже если спит. Кьярваль деловито скрещивает руки на груди, лишь изредка отрывая одну ладонь от предплечья чтобы затянуться, и устремляет свой взгляд куда-то наверх, надеясь в следующую же минуту увидеть там Криса. — Спустишься ?
[indent]  — Обещай, что если спущусь, меня поцелует вампирский старейшина, — в чужом голосе слишком отчётливо читается азарт, а ещё смех, и холодные внутренности вампира обдаёт чем-то невероятно тёплым, заставляя их ожить на мгновение. Он вновь затягивается сигаретой и не сдерживает понимающей улыбки, прекрасно осознавая, что захоти Кристофер от него чего-либо добиться, у него бы это с блеском получилось, ведь, как оказывается, ему самому многого не нужно — у мальчишки над его сердцем слишком много власти, и тот даже сам не догадывается о том, на что Кьяр ради него готов. — Итан вроде ещё где-то в доме, если хочешь успеть урвать его поцелуй, то тебе стоит поторопиться.
[indent]  Раздаётся грохот и топот чужой обуви по металлической «пузатой» крыше, и уже в следующие пару мгновений Кристофер оказывается рядом с вампиром, ярко улыбаясь. Кьяр замирает на какое-то время, вглядываясь в его слегка вспотевшее, но всё ещё такое необычайно красивое лицо, и думает, что, должно быть, он совершил нечто очень хорошее и самоотверженное когда-либо, раз заслужил вновь обрести человека, которого он мог бы полюбить после той страшной потери сто лет назад. Забавной даже теперь уже кажется мысль, что если б не Крис, то его — Кьярваля — уже не было бы в мире живых. Давно бы уже нашёл какого-нибудь оборотня, пошёл бы на сделку, да лишился головы в одночасье. Но теперь он держится за свою жизнь так крепко, что, казалось бы, даже сотню, две или три сотни лет назад он сам не ценил её больше, чем в данную минуту. И этого факта хватит вместо тысячи слов, чтобы искренность своей любви Кристоферу доказать, хоть и вампир уверен, тому доказательств никаких не понадобится. Парень напротив шепчет тихо: «Мне нужен только твой поцелуй», и Кьяр тут же легко касается пальцами чужих щёк, аккуратно оттопыривая указательный и средний, меж которых всё ещё была зажата самокрутка, и впивается в полные губы оборотня таким желанным для него поцелуем, что выходит несколько требовательным, хоть и изначально планировался мягким и нежным. У Кьярваля совершенно не получается контролировать себя в присутствии Кристофера, и с этой проблемой уже в пору бы начать что-то делать, но он не решается, позволяет этим сводящим с ума чувствам вести его вперёд, заводить в самые дебри и позволять себе кусать эти губы, слизывая едва успевающие выступать капли крови, и терять от этого голову. И когда Кьяр отстраняется, он задерживает взгляд на этих губах, отмечая, что те, кажется, побагровели от того, что он с ними только что проделывал, и от этого тянет улыбнуться чуть шире, вновь впуская в свои лёгкие табачный дым.
[indent]  — Я застал вашу драку… сейчас всё в порядке ? — Крис ведёт ладонью по своему рту и слизывает языком остатки крови с кожи, и выглядит он при этом серьёзнее некуда, что Кьяра заставляет лишь умилиться в какой-то степени чужой заботе. Он кивает молчаливо, и когда младший внезапно его за запястье хватает, ойкает неожиданно, роняя сигарету на мелкий гравий, окружавший территорию второго этажа. — Идём со мной, — запоздало произносит Кристофер и тянет его в сторону входа в сокровищницу, выпускает его руку из захвата, чтобы массивную сейфовую дверь отпереть, и Кьяру остаётся лишь взглядом его начать прожигать, взглядом, смешанным с удивлением и заинтригованностью одновременно. И стоит им оказаться внутри, спустившись на первый этаж, Крис падает на мягкий круглый матрац, который в последнее время всё чаще играл роль их общего ложа, заставляя игнорировать уютные покои Кьяра во дворце. Мальчишка ведёт ладонью по простыням рядом с собой, и Кьярвалю ничего не остаётся, кроме как лечь рядом с ним, свернувшись клубком под боком и опустив голову на чужую грудь, как ему того и хотелось минутами ранее.
[indent]  — Ты удивителен, — проговаривает он грустно, перехватывая чужую руку за запястье, подносит её следом к своим губам близко-близко, и прижимается к торчащим венкам, целует слегка огрубевшую загорелую кожу и чуть ли не котом довольным урчит, когда другой ладонью Крис прижимает его к себе плотнее, слегка поглаживая плечо. Они лежат так какое-то время, наслаждаясь тишиной и молчаливым существованием друг друга, гуляют взглядами по резным шкафам, вмещающим в себя массивные золотые слитки и различные безделушки, доставшиеся Кьяру в коллекцию от прошлого владельца, вздыхают спокойно и жмурятся, наслаждаясь остатками прохладного ветерка, что доносился до них из раскрытой настежь двери на втором этаже. Кьяр хочет, чтобы это продолжалось бесконечно, но, к сожалению, реальность такова, что долго им так не прожить в этой тихой гавани, ведь внутри всё ещё змеями вьются воспоминания о нападении на Кристофера, и с этим ему ещё только предстояло разобраться. Может быть, завтра, или послезавтра, но никак не сейчас, когда они так по-свойски обнимают друг друга, так спокойно и хорошо… что этот момент ещё долго будет всплывать у вампира в воспоминаниях, окончательно вытесняя из головы кого-то, кто теперь кажется чужим и таким уже далёким.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

10

Артэмизия и кардуус, дафнэ и элитригия, эквизетум и хераклеум – все это лишь малая толика того, что является частью драгоценных сокровищ старого ворона. Рейгн вздыхает тяжело и оглядывается затравленно. Засушенные травы, собранные в аккуратные букеты, покачиваются на балках под самым потолком, баночки и коробочки с их целыми и перемолотыми корнями, соцветиями и лепестками, скрупулезно отсортированные по датам, времени и местам сбора, заполняют полки покосившихся шкафов, соседствуя с разного размера пузырьками и колбами, в которых хранятся необходимые для алхимии и фармацевтики ценные жидкости и части тел потусторонних тварей. Вытяжками и элексирами, эссенциями, бальзамами и мазями из лекарственных растений этого мира и мира аномалии заставлены все имеющиеся на чердаке тумбочки и весь рабочий стол Ксандра и Крис страдальчески стонет, осознавая, что вряд ли он сможет, как рассчитывал изначально, так просто и быстро найти необходимые ему склянки в этом понятном исключительно для ворона творческом хаосе. Ему всего-то и нужно было, что забрать концентрат литрума и яд седума, но, видимо, эта древность, теряя на лету перья, так торопилась удрать по своим таинственным делам, что запамятовала о его просьбе подготовить и оставить на видном месте нужные ему ингредиенты. И ведь не подписывает же ничего, прекрасно ориентируясь по памяти, что где у него находится. Не то, что Рейгн, который даже по запаху с трудом способен отличить одно от другого, потому что все ароматы в этом месте давно и надежно смешались для него в одно непередаваемое амбре, забивающее его нос практически сразу, стоит только ему переступить порог чужого импровизированного гнезда. Однако делать нечего, придется перебрать и перенюхать не один десяток баночек, прежде чем он найдет искомое и Крис подозревает, что к концу этого увлекательного занятия он как минимум будет в состоянии нестояния и до собственной комнаты после всего ему придется добираться по стеночке, молясь всем существующим и не очень богам, чтобы его голова не лопнула как переспелый арбуз под обжигающими лучами солнца.

Рейгн окидывает тоскливым взглядом забитые под завязку шрафы, думая о том, что было бы куда приятнее, окажись он сейчас рядом с Кьяром. Или Кьяр рядом с ним – это не так уж важно. Куда важнее то, что ему до прошибающего все тело раздражения хочется вот прямо сейчас, сию же секунду оказаться рядом с вампиром, уткнуться носом в его плечо, шею, ключицы или живот – куда-нибудь, лишь бы только вдохнуть такой одуряюще прекрасный, пьянящий аромат как можно глубже и почувствовать, как внутри становится восхитительно волнующе и возбуждение прокатывается от холки к кончикам пальцев крупными щекотными мурашками. Он замирает на месте, напрягается, сосредотачивая все свое внимание на обострившемся слухе, который в последнее время день ото дня становится все лучше, как и остальные его физические показатели, что не может Криса не беспокоить, и в тысяче разнообразных звуков находит тот самый, принадлежащий вампиру. Различает его тихое, ровное дыхание и практически бесшумные шаги. Вот под чужой ногой скрипнула половица, вот Альберих едва слышно вздохнул, вот зашуршала отодвигаемая в сторону посеревшая от времени занавеска и воображение послушно рисует высокий, тонкий силуэт на светлом фоне запыленного окна. Крис медлит с минуту, но все-таки идет на поводу у собственного желания, обещая вернуться на чердак чуть погодя, разворачивается порывисто и покидает комнату, попросту сбегая, плотно притворяет за собой тяжелую дверь и оставляет наконец позади все эти удушливые, невыносимые подчас запахи. Старается идти медленно, не торопясь, смакуя предвкушение от предстоящей встречи – не первой за сегодняшний день, но оттого не менее ожидаемой, и думает о том, что в следующий заход в обитель ворона ему следует не забыть прихватить с собой респиратор, хотя бы немного притупляющий окружающую Криса почти постоянно теперь вонь, иначе он точно задохнется и по возвращению Ксандр найдет довольно неприятный сюрприз в виде его хладного трупика.

Рейгн осторожно открывает дверь, ведущую в собственную спальню, и даже зная, что сейчас там увидит, все равно замирает на пороге, очарованный представшей перед ним картиной. Кьяр больше похож на сошедшего со старинного искусно выполненного полотна сказочного героя кисти великого мастера древних эпох, чем на реального человека из плоти и крови. Крис до сих пор никак не может поверить в то, что он существует на самом деле и даже когда Альберих оказывается в его объятиях, ему кажется иногда, что вампир может в любую секунду растаять призрачной дымкой, стоит только ему чуть сильнее сжать его тело в своих руках. Кьяр оборачивается и протягивает к нему руки и, когда их взгляды наконец встречаются, Рейгн чувствует, как сердце предательски спотыкается, пропускает удар, чтобы в следующее мгновение забиться радостной птицей вновь. Он стремительно сокращает разделяющее их расстояние и вжимается в Альбериха всем телом, устраивает голову на чужом плече, касаясь носом шеи, и дышит своим любимым человеком, дышит так глубоко и так жадно, словно бы это был последний для него в этой жизни шанс насытиться его запахом на годы вперед, позволяя этому дурманящему рассудок аромату пропитать легкие насквозь, вытеснить из них все неприятные и резкие запашки Песьей ямы, что уже многие десятилетия обитают в этом старом, ветхом напрочь доме, въевшись в прошитые трещинами стены намертво. Вампир касается его встрепанных волос, проводит в нежном прикосновении ладонью по голове, царапает когтями загривок и Крис смеется, ежится, чувствуя, как позвоночник пробивает электрический разряд, от которого все внутри переворачивается с ног на голову и становится так горячо и щекотно, и дыхание перехватывает от прокатившегося по спине возбуждения.

- Не делай так. Пожалуйста. – Собственный голос звучит гораздо ниже, чем он ожидал. Его обжигающе-горячее дыхание обдает раскаленным ветерком белоснежную шею, Рейгн прижимается губами к нежной коже, температура тела стремительно ползет вверх, ритм сердца меняется, набирает обороты и в низу живота начинает жарко тянуть от медленно нарастающего желания. Он оставляет под острой ключицей багровый засос, с сожалением думая о том, что не пройдет и нескольких минут, как тот исчезнет без следа, выпускает Кьяра из рук и поворачивается к нему спиной. Отходит от Альбериха как можно дальше, к кровати, сомневаясь в том, что сможет остановиться, если не прекратит все это здесь и сейчас, стягивает тонкий свитер и начинает уже расстегивать брюки, планируя заглянуть в ванну и немного сбить градус напряжения под ледяными струями воды, когда к его спине прижимается прохладное тело и холодные ладони ведут нежно по животу и бокам, длинные пальцы, едва касаясь, пробегаются по ребрам, чтобы тут же нырнуть вниз и накрыть его широкие ладони, сжать их осторожно и отвести в сторону. Рейгн вытягивается в натянутую до предела струну, ощущая на загривке прикосновение чужих губ, Кьяр не щадит его совершенно, возвращает ему засос, оставляя рубиновую отметину на самом видном месте, рисует языком влажную дорожку до чувствительного к прикосновениям уха и прикусывает его мочку игриво, но очень осторожно, пока руки вампира заканчивают начатое Крисом дело. Последняя пуговица выскальзывает из петли, сдаваясь под напором уверенных движений, ладонь ныряет под шнурок нижнего белья, обхватывает налившийся стремительно кровью член, неприятно трущийся головкой о грубую ткань, играет на контрасте, сжимая его до приятной боли, и Крис стонет громко и отчаянно, понимая, что выдержке пришла окончательная и бесповоротная крышка. Альберих ухмыляется нагло, когда Рейгн буквально отшвыривает от себя его руку и рывком разворачивается к нему лицом. Он грубо сжимает в кулаке алые пряди волос, запрокидывает чужую голову назад, вынуждая Кьяра подставить под его рот беззащитную шею, Крис впивается губами в оголенную кожу, рассыпает на алебастровом ее полотне следы укусов и засосов, прижимает этого бессовестного, невыносимого человека к раскаленному подобно кузнечному горну телу и роняет резко на узкую, скрипящую кровать. Заглядывает в ярко вспыхнувшие алым цветом глаза и не находит в них ни капли сожаления, только нетерпеливое ожидание и предвкушение. Рейгн касается легко, почти невесомо, кончиком языка его нижней губы и Кьяр замирает, не двигается, практически перестает дышать, словно бы впитывая в себя это его прикосновение. Лишь приоткрывает послушно рот, отзываясь на его действия коротким выдохом.

Язык проникает в чужой рот с первым полустоном, Крис позволяет острому клыку пропороть его плоть, наполнить поцелуй горячей кровью – Альберих глотает ее жадно, сжимает руки на его плечах и чертит когтями неровные дорожки вниз по лопаткам и до самой поясницы, отзывается на ласку пробежавшей по телу дрожью и вжимается в него всем собой, оплетая ногами бедра. Рейгн отрывается от вампира неохотно, с трудом разрывая прикосновение, ведет медленно кровоточащим языком по нежному тонкому шелку влажных губ, неторопливо расцветающих рубиновым оттенком, кровь стекает крупными каплями по подбородку и щекам к ушам и шее, пачкает темными разводами белоснежный фарфор кожи, Крис замечает краем глаза расползающийся по скулам румянец и приходит едва ли не в детский, неописуемый восторг, ощущая, как в его грудь отзывается слабым ударом чужое мертвое сердце. Он не перестает удивляться тому, насколько послушным и податливым в его руках становится этот древний, могущественный вампир, больше похожий на прекрасное и волшебное, сотканное из лунного света и звездной пыли существо. Кроваво-красные волосы рассыпаются в беспорядке по светлой наволочке подушки, Кьяр облизывает соблазнительно распухшие от поцелуя порозовевшие губы и взгляд его из-под полуопущенных ресниц выходит томным и нежным, подернутым туманной дымкой желания. Ткань протестующе трещит, но Крис не церемонится, разрывает рывком черную шелковую рубаху надвое, оголяя часто вздымающуюся грудь, выдергивает ее края из-под корсета и вынуждает Альбериха приподняться, чтобы в следующую секунду сдернуть ее с острых плеч к локтям. Вампир подставляется под жадные, грубые поцелуи, чередующиеся с мягкими и нежными, невесомыми прикосновениями губ и языка, рисующими на его теле странный, удивительный узор из кровавых линий и клякс, цепляется пальцами за волосы и прогибается в пояснице, когда Крис добирается до живота, вырывая из него тихие всхлипы. Альберих с трудом сдерживает стоны, двигает бедрами вперед, когда Рейгн накрывает ртом твердую выпуклость, скрывающуюся под тканью его темных брюк, потирает ее языком, то касаясь едва ощутимо, то надавливая до легкой, сводящей с ума боли. Кровать поскрипывает под их весом и Крис в который раз за прошедшую неделю ловит себя на мысли, что эта старушка однажды все-таки не выдержит подобных издевательств над собой и прикажет долго жить. Он расстегивает торопливо пояс и пуговицы, сдергивает штаны вместе с бельем несколькими рывками и отшвыривает их вместе с остроносыми ботинками куда-то в сторону, оставляя Альбериха полностью обнаженным, если не считать всех его многочисленных украшений. Ведет ладонями вдоль бедер, подхватывает под коленями и закидывает стройные ноги себе на плечи. Ухмыляется предвкушающе, опускаясь животом на край кровати и устраиваясь удобнее, обхватывает осторожно губами нежную головку, отодвигает крайнюю плоть языком, пройдясь жестким кончиком по чувствительной уздечке, и вбирает твердый член в горячую влажность рта, позволяя Кьяру зайтись громким стоном. С очередным толчком узких бедер ему навстречу кровать скрипит все сильнее, постукивая пока еще легонько о стену изголовьем, хватка в его волосах усиливается, вампир гнется подобно мягкому воску, запрокинув голову назад, не сдерживается в пробирающих до сладкой дрожи стонах, с каждым новым движением становясь на шаг ближе к развязке, но Рейгн вовремя отстраняется, перехватывает член ладонью у самого основания, сдавливает пальцы, перекрывая кровоток, и не дает кончить. Кьяр протестующе хнычет, смотрит на него влажным глазами разочарованно и немного обиженно, однако Крис только качает головой и касается длинными узловатыми пальцами чужих губ. Альберих обхватывает их осторожно ртом, посасывает, оглаживает языком, заставляя яростный огненный смерч в его груди разрастись до огромных размеров. Он сглатывает с трудом, наблюдая завороженно за действиями вампира, огромным усилием воли давя в себе желание войти в него рывком, грубо и несдержанно. Кьяр выпускает влажные пальцы из плена собственных губ, прикусывая их аккуратно напоследок и посылая по телу пробирающие до костей мурашки, раздвигает широко стройные ноги и улыбается так, что тормоза отказывают напрочь. Крис прикусывает щеку до отрезвляющей боли, растягивает юношу медленно и неторопливо, отслеживает внимательно любой намек на дискомфорт, малейшее изменение в выражении лица напротив, но Альберих только нетерпеливо подается вперед, насаживаясь на его пальцы до упора, и этого оказывается достаточно, чтобы Рейгн окончательно полетел с катушек и потерял любую связь с реальностью. Он возвращает чужие ноги на плечи, сжимает бедра в ладонях и дергает Кьяра на себя, входит в него одним движением, вампир царапает до кровавой росы его предплечья, выгибается в его руках тетивой и стонет так ошеломительно и громко, что Криса пробивает крупная дрожь. Он двигается яростно и быстро, и комнату наполняют бьющие по ушам резкие звуки скрипящей на последнем издыхании кровати, бьющегося о стену изголовья и стонов, таким одуряющих стонов, от которых все внутри него закручивается в тугую раскаленную добела пружину. Его восхитительное, желанное искушение обхватывает его талию ногами и притягивает к себе, впиваясь алчным поцелуем в губы и их рты вновь наполняются его кровью, оседающей у них на языках железом и солью. Он не знает, сколько это сумасшествие длится, но в какой-то момент улавливает сквозь бьющие в набат барабаны в ушах стук по батареям и, кажется, кто-то вопит голосом Макса что-то злющее и до крайности недовольное, на что Альберих только ухмыляется и прижимает его сильнее к себе, а Рейгн замедляется, переходя на пускай и все еще резкие, но глубокие толчки.

Они касаются друг друга лбами и встречаются взглядами, чужая рука опускается на его щеку, оглаживает ласково скулу и Крис целует Кьяра в ладонь, позволяя нежности затопить свое сердце огромным океаном любви. Окружающий его мир размывается, теряет очертания и все становится так незначительно и неважно, потому что все, что ему нужно находится сейчас в его объятиях.

[nick]chris[/nick][icon]https://i.imgur.com/B0xlLqz.gif[/icon]

+1

11

[indent]  Кьяр замирает и прислушивается: он слышит, как лодка Виктора, нагруженная припасами, тяжело покачивается на волнах океана чуть ниже у импровизированного причала рядом с дворцом; слышит, как где-то вдалеке поёт тихо себе под нос Эллиот, шелестит листками своей тетради и его улыбка слишком отчётливая, выдаёт себя на полуслове; слышит, как чьи-то шаги затихают позади него, и мыслей не слышно, опознаёт Кристофера сразу, но разворачиваться не спешит. Ведёт ладонями по выбеленному ограждению балкона, слегка щурясь всматривается вдаль, провожая последние отблески закатного солнца. Ветер приятно дует в лицо прохладой, что было редкостью на Серконосе, и от этого даже дышать вроде как становится свободнее, хочется стоять так неподвижно целую ночь. Со стороны коридора слышатся чьи-то быстрые шаги, в мыслях служанки вертится по кругу «не налажай, глупая», и Кьяр усмехается себе под нос. Он заранее знает, что она хочет передать Крису, и когда девушка робко перехватывает оборотня на пути к нему, он вздыхает шумно, говорит, что отправится немедленно. Шаги вновь становятся слышны, и в этот раз они удаляются, вместо того чтобы приблизиться, человек направляется к двери, ведущей в комнату, явно намереваясь её покинуть, и этот факт вырывает из вампира грустный вздох, всё же, заставив того обернуться напоследок. Это так глупо. Силуэта Криса как и не было, и что-то внутри неприятно ёкает, Кьяру нечем заняться, хоть и дел у него было полно, но так вышло, что именно эта ночь для него выдалась свободной, когда можно было, наконец, остановиться, немного посозидать и полениться, а ещё лучше понежиться в чужих объятиях, которых хотелось ещё с самого начала дня. Они повздорили из-за сущей ерунды, но этого было достаточно, как видно, чтобы не общаться с раннего утра, и как так вышло, что именно сейчас, когда младший, видимо, хотел пойти на мировую, его так не вовремя отвлекла служанка, принеся вести из поместья Хана. Что ж, видимо, ему придётся последовать за Крисом, просто так оставлять вампир это не собирается.

[indent]  Он оборачивается тенью, чтобы незаметно проникнуть в особняк, скользит под потолком над холлом, наблюдает за служанками и дворецким, вслушивается в информацию в их головах и фыркает про себя, не узнав ничего интересного — устремляется клубком дыма вперёд, достигая главного зала, где собрались Крис, Эрик и Макс. Кьяр затихает, вьётся вокруг колонны, оседая на полу, забивается под один из узеньких комодов, смотрит выжидающе, невольно любуясь своим возлюбленным, что именно сейчас выглядит более привлекательным чем обычно, потому что был не в настроении, что-то явно его огорчило, и, судя по всему, связано это было с недавним обращением Макса.
[indent]  — Не то, чтобы Хан любил эту люстру, просто кое-кому вообще не следовало проверять свои способности на окружающих предметах вне тренировочной зоны, — в голосе Эрика сквозит усталость, он потирает переносицу, явно намучавшись с новообращённым, которого расположили здесь временно, пока инициированные Колдуотером тренировки ещё никому не надоели. — Он меня не слушает, Крис, я устал с ним бороться, и хочу как можно скорее вернуться в свою постель. Разберись с этим, прошу, — с этими словами он касается плеча Кристофера и удаляется, поднимаясь на третий этаж, как-то слишком раздражённо пинает дверь на задний двор, и Кьяр лишь ухмыляется, прекрасно понимая, что чувствует сейчас оборотень. Вампир припоминает, сколько хлопот им доставил Валентайн, когда им с Крисом взбрело в голову провести целую неделю в Пёсьей яме, пока не… мда, в общем, это была на редкость тяжёлая неделя.
[indent]  — Ну, что ? Рассказать, как всё сейчас будет, или ты и так уже понял, насколько облажался ? — Кристофер явно не в настроении нянчиться, иначе сейчас бы он задвинул младшему тираду о том, как плохо тот себя повёл, разбив несчастную люстру, и тем самым лишив этот зал освещения, а Хана с Эриком лишних нервных клеток. Валентайн что-то мямлит про себя, виновато голову опустив, и Кьяр слышит, как в его мыслях проносится неповиновение, желание возразить, вступиться за себя и свою честь, однако он этого не делает, лишь стоит на удивление смирно, пока Крис продолжает на него наседать. Надолго, правда, его не хватает, и чужой громкий тон заставляет даже Кьяра напрячь уши, чуть ли не теряя концентрацию и не вываливаясь из-под комода, лишившись своего эфемерного облика.
[indent]  — Прекрати вести себя так, будто ты моей отец ! Я уже сто раз извинился, не надо меня как маленького волкодава носом в его же дерьмо тыкать. Я всё понял. Можно я пойду уже ? — Крис сдаётся, взмахивает рукой и Макс, будто бы только этого ему и надо было, тут же обходит его стороной, скрываясь за поворотом в правое крыло. Рейгн остаётся стоять совершенно один, уперев руки в бока, и Кьяр, наконец, позволяет себе вынырнуть из-под мебели, возвращая себе первозданный вид. Он прислоняется плечом к колонне и скрещивает руки на груди, даже не скрывая своего присутствия, но даже не выдав себя звуками, Крис всегда чувствует его запах — поворачивается моментально, встречаясь с ним взглядом, и вампир почти что ликующе улыбается, привнося в эту улыбку доли ехидства. — Я сразу понял, что ты здесь. Зачем подслушивал ?
[indent]  — Мне было интересно, что здесь такого произошло, что ты оставил меня одного во дворце, — пожимает плечами и вальяжной походкой направляется к младшему, чтобы чуть обойти его сбоку и опереться щекой о чужое плечо, он осторожно прислоняется ладонью к приятной бархатистой ткани нового пиджака, ведёт пальцами вдоль позвоночника и невесомо целует оборотня, решая отпустить все ссоры и недомолвки, которые ещё утром имели для него какое-то значение. — Я соскучился. Целый день тебя не видел.
[indent]  — Ты забыл наш утренний диалог ? Ты приказал мне не трогать тебя до конца дня, — он всё ещё обижен, это видно невооружённым взглядом, слышно по его тону, но это ничего, Кьяр знает, что это ненадолго, в конце концов он знал один безотказный способ, как заставить Криса забыть даже собственное имя. — Или память тебя подводит, господин старейшина ?
[indent]  — Ты правда воспринял это так близко к сердцу ? — кривится на слишком явно выделенном обращении и отлипает от плеча его, украдкой хватает за ладонь, переплетая их пальцы и не даёт младшему из хватки вырваться, сжимает её сильно, не позволяя даже продолжать сопротивляться. Кьярваль слышит где-то поблизости Итана, и сталкиваться с ним ему сейчас хочется в самую распоследнюю очередь, а значит в его интересах было увести этого чудо-человека подальше отсюда. Ведёт за собой на первый этаж, следит за недоумением, проступившим на чужом лице, и усмехается довольно про себя, пока они спускаются ещё ниже, в итоге оказываясь в месте, куда недавно была перенесена кухня. Задержавшиеся допоздна повар и его ассистенты тут же замирают, гул голосов стихает, и персонал молча переглядывается между собой, не решаясь даже поднять взгляд на вошедших в их рабочую зону людей. — Все вон, — повторять дважды ему не приходится, слышится звон тарелок и кухонной утвари, которую роняют руки торопящихся на выход служанок, их оббегают с обеих сторон, стараясь не касаться, и уже через несколько секунд они остались в совершенно пустом помещении. Приятно, когда тебя слушаются. — Так вот, я готов лично загладить перед тобой вину, если нужно.
[indent]  — Я устал, Кьяр, для чего ты это всё устроил, — Крис обводит ладонями пустое пространство вокруг них, и Кьяр лишь медленно языком скользит по своей нижнее губе, попутно вжимая своего оборотня в ближайшую столешницу. — Мы не будем делать это на кухне у Хана. Он же всё будет слышать… и Итан, наверное, где-то здесь, — вампир его уже, кажется, не слышит, вена на чужой шее оказывается такой соблазняющей, приятно пульсирующей красным цветом, что Кьяр не отказывает себе в желании дотронуться до неё губами, начиная практически терзать кожу поцелуями, но в какой-то момент он увлекается настолько, что мажет клыком, пропарывая её по неосторожности и выпуская наружу бордовую живительную жидкость. Крис вздыхает шумно, вцепившись пальцами в столешницу, когда вампир начинает слизывать её, стекающую по груди, пока не припадает к источнику, рискуя вобрать в себя чуть больше крови, чем ему было положено. Кьяр хаотично ладонями исследует широкие плечи, чтобы в итоге сорвать с них пиджак и оставить его валяться где-то в ногах. Младший протестующе пытается ещё что-то сказать сквозь призрачную дымку нахлынувшего возбуждения, но сдаётся на полуслове, запускает свои руки в алые волосы вампира, и тянет его лицо к себе, целует припухлые испачканные кровью губы, и тот отчётливо чувствует, как в его грудной клетке начинает биться сердце, возвращая всегда такую пьянящую тягу к жизни. Рядом с Крисом моментально становится тепло, его ладони горячие, обжигают кожу там, где они касаются Альбериха, и это терпеть становится почти что невозможно. Слишком жарко, и Кьяр прерывает поцелуй, замутнённым взглядом глядит на своего возлюбленного из-под полуопущенных ресниц, встречаясь с таким же расфокусированным от желания, и, прежде чем опуститься перед ним на колени, мажет легко когтями по загривку, прекрасно осознавая, чем может быть это действие чревато. Крис тихо стонет, запрокинув голову и вампир пользуется чужой уязвимостью, стягивает с его бёдер брюки, прихватывая заодно и ткань нижнего белья, высвобождая наружу чужое возбуждение воплоти.
[indent]  — Нам придётся быть очень тихими, — шепчет, глядя на оборотня снизу вверх, упирается коленями в отсыревшую бетонную плитку погреба, легко проходится языком по головке налитого кровью члена, вырывая из младшего первый полноценный стон. Улыбается слегка шаловливо, прекрасно понимая, что даже шёпот их не спасёт от парочки главенствующих в этих стенах вампиров, и что рано или поздно кому-то из них придётся на источник звука спуститься и обнаружить этих двоих в весьма и весьма интересном положении. Но это ведь ничто, в сравнении с тем, сколько волнения чуть ранее ему принёс Хан, верно ? Кьяр нарочито медленно проходится ладонью по возбуждённому органу, заставляя младшего практически скулить от нетерпения, дразнится, играючи лижет лишь головку обильно смачивая её слюной, и, прежде чем коснуться, наконец, губами, слышит шелест за своей спиной, прекрасно понимая, что к ним присоединился зритель. — Вышел, — грубо по-хозяйски произносит, не прекращая водить пальцами по чужому члену, вынуждая тем самым Криса невольно застонать. Таинственный зритель смущённо вздыхает голосом Хана, откашливается неловко и покидает помещение быстрее ветра, наверное, жалея обо всём, что сподвигло его пойти проверить, что на этой чёртовой кухне творится. Кьяр победно улыбается, замечая на себе угрожающий взгляд нахмурившегося Кристофера, и не говоря лишних слов, вбирает в себя его орган, сходу задавая быстрый темп для своих ласок. Он головой двигает аккуратно, стараясь клыками не повредить хрупкую нежную кожу, помогает себе ладонью, не позволяя зайти слишком глубоко и не оставить младшего с травмой. Тот, к слову, не сдерживается в стонах, цепляется пальцами за его волосы, порывается глубже насадить вампира на свой член глоткой, и тому приходится упереться обеими руками в чужие бёдра, чтобы эту попытку тут же на нет свести. Кьяр отстраняется, напоследок обводит языком головку по кругу, слизывая выступившую смазку, и поднимается с колен, помогая рукам возлюбленного стянуть с него брюки.
[indent]  Они избавляются от оставшейся одежды, и сливаются в жарком поцелуе, прижимаясь друг к другу разгорячёнными телами. Сердце в груди заходится бешенным ритмом, рискуя вот-вот вырваться наружу, и всё, что Кьяр сейчас слышит, это чужое шумное дыхание, стоит Крису от него отстраниться. Сильные руки оборотня разворачивают его к себе спиной, и вампир в который раз задумывается, что этот невообразимый человечек с ним проворачивает и как ему удаётся сотворить из него какое-то подобие куклы, которой он в праве оказывается каждый раз вертеть, как вздумается. Ведь Альберих позволяет ему делать, всё, что в голову придёт, он чужим действиям поддаётся безвозмездно, отдаётся по полной, подчиняясь слепо, и понимает, что ему это нравится — когда Кристофер ведёт его, когда сжимает пальцами его бёдра, когда вбивается в него до посинения, вырывая из груди громкие стоны, когда вгрызается зубами в его плечо, выпуская наружу своего внутреннего волка. Ему также нравится, когда тот его резко за волосы одёргивает, вынуждая подставить шею, и припадает к ней губами тут же — это сводит Кьярваля с ума, заставляя ныть и скулить подобно щенку, которому недодали корма. Поэтому, когда младший грубо впечатывает его в грязную после сырых внутренностей какого-то животного столешницу, он губу свою сильно закусывает, замечая перед собой большой мясницкий тесак, что наскоро был воткнут в разделочную доску покинувшим кухню поваром. Крис входит в него резко, заставляя вновь испытывать боль, что в моменты «жизни» для Кьяра была губительной и такой приятной одновременно, что тот практически забывает, как нужно дышать, жмурится от наслаждения и цепляется одной рукой за рукоять тесака, невольно вгоняя его глубже в доску, в итоге загоняя лезвие прямо в столешницу. Рейгн медлить сегодня, видимо, не настроен совсем, второй толчок не заставляет себя долго ждать, вынуждая уже Кьярваля зайтись в громком стоне и попутно сталкивая рукоять своей опоры с деревянной поверхностью, заставляя ту пойти уродливой кривой трещиной прямо по середине. Он пачкает вторую ладонь о тушу освежёванного, по-видимому, кролика, и когтями впивается в мягкое мясо, отбрасывая в итоге в сторону, когда Крис начинает набирать темп, вдалбливая его тело в эту чёртову мебель. Внутри всё горит, их стоны перемежаются между собой, сливаются в одну единую песню, и вампир не выдерживает, прогибается в спине, но кончить ему не даёт рука Кристофера, внезапно оказавшаяся на его члене, он вновь это делает — мучает, не даёт дойти до точки невозврата, сдавливает орган у основания уже почти что по привычке, и разворачивает вампира к себе лицом, заставляя встретиться взглядом. Альберих обнимает младшего за шею, впивается в его губы остервенело, кусает их, высвобождая наружу алую кровь, которой всегда будет мало, размазывает её языком по чужому рту, пока тот не начинает вбиваться членом в его тело вновь до самого основания, заполняя собой узкое пространство. Чужие стоны сводят с ума, селят внутри опасную смесь из безумия и эйфории, рискуя вот-вот довести Кьяра до черты, за которой он окончательно перестанет отдавать себе отчёт в действиях, хотя, казалось бы, куда уж больше — он цепляется когтями в загривок, нащупывает чужую чувствительную точку, пропарывая кожу и оставляя после себя глубокие царапины, чувствует тёплую кровь под своими пальцами и это, кажется, оказывается той самой точкой.
[indent]  Кристофер буквально швыряет его тело на пол, придавливает своим весом, и, кажется, совершенно не обращает внимания на то, насколько здесь оказывается грязно и пыльно. Но Кьяру нравится эта животная страсть, которую высвобождает сейчас младший, ему нравится видеть в чужих глазах ярко-оранжевый лавовый цвет, что чужой взгляд отгораживает от всех неважных сейчас мелочей вроде этого чёртового пола, нравится, как он сейчас прокусывает его предплечье, кажется, разрывая пару сухожилий и заставляя вампира застонать ещё громче то ли от боли из-за травмированной части тела, то ли от тягучего сладкого наслаждения, потому что вновь чувствует в себе чужой разгорячённый член. Кругом растекается кровь багровой лужей, пачкая их тела, и Кьярваль одной ладонью находит лицо любимого, чтобы впечататься в его губы требовательным поцелуем, пока тот остервенело вбивается в его тело, и они оба отстраняются буквально мгновение спустя, позволяя, наконец, друг другу кончить и простонать в унисон, наверное, попутно заставляя хозяев особняка возненавидеть это место. Альберих со звонким стуком опускает голову на грязный бетон, пачкая волосы в крови и параллельно чувствуя, как внутри него не остаётся ничего живого, невидящим взглядом упирается в тускло освещённый потолок, не замечая, как по щекам стекают слёзы. Крис лежит рядом тихо какое-то время и осматривает собственные окровавленные ладони, и, переведя взгляд на возлюбленного вампира, кажется, замечает то, как тот невольно плачет.
[indent]  — Кьяр… я сделал тебе больно ? Ты только скажи, если
[indent]  — Я… не думаю, что это от боли, не волнуйся, — Кьяр улыбается нежно, разворачиваясь к Кристоферу лицом и задевает чужое плечо безвольно повисшей рукой, явно заставляя того начать переживать из-за произошедшего. — Дай мне пару минут, и она будет как новая. Напереживался уже, успокойся, — шепчет, легко касаясь губ напротив и, поддавшись инстинкту, ведёт языком по его подбородку, начиная слизывать собственную кровь с кожи, правда, не почувствовав никакого вкуса быстро останавливается, отстраняясь, и вновь встречается со взглядом, полным вины и сочувствия. — Ну всё, хватит, — хлопает любовника по голому бедру и поднимается с пола, не желая валяться в этой грязи дольше нужного и чувствует, как по лопаткам начинает стекать его собственная кровь, в луже которой он только что лежал, и от этого чувства хочется как можно скорее избавиться, загнав своё бренное тело под струи воды. — Надо убираться отсюда, нам обоим не мешало бы помыться и привести себя в порядок. Слышишь меня ?
[indent]  Кристофер медленно кивает, следом за ним оказываясь на ногах, они, не торопясь натягивают свою одежду, обмениваются найденными предметами гардероба и улыбаются, стоит их взглядом лишний раз столкнуться. Когда они заканчивают, Альберих медлит какое-то время, задерживает ладонью Криса у дверного косяка, и разворачивает к себе, заключая любимое лицо в своих ладонях, пачкая того новым слоем ещё оставшейся на пальцах крови.
[indent]  — Я так сильно люблю тебя, Кристофер, — произносит так, словно бы это была их последняя встреча, и улыбается безмятежно, до посинения влюблённо, и чувствует приятный трепет где-то внутри, когда Крис прислоняется к его лбу своим, и шепчет то же самое в ответ, тепло и еле ощутимо накрывая его губы своими. Они замирают так и обнимают друг друга, не желая покидать кухню, и Кьяр думает, что неважно, где они находятся. Пока у них обоих есть силы произнести эти заветные слова, абсолютно всё в этом мире становится неважным.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1

12

[indent] « Когда город погружается в сумерки, когда укрытых мягким уютным мраком улочек и бульваров касаются первые голубоватые от ворвани отсветы городских фонарей, когда в отдалении только-только пробуждаются голоса припозднившихся местных выпивох... пробуждается нечто необъяснимое ».

[indent]  Голод растекается по внутренностям нестерпимо, проникает в каждую клеточку мёртвого тела, въедается в органы навечно, и кровь, что застывает вместе с этим уничтожающим чувством в артериях и венах, не позволяя ему утихнуть, ощущается прожигающим тонкие стенки льдом. Перед глазами мутно из-за обилия красного, в ушах стоит нескончаемый гул, а руки мокрые, замаранные чем-то вязким, что вызывает желание срочно избавиться от этого мерзкого ощущения, хочется смыть это с себя, или слизать… не очень понятно, ибо чувства слились в один непонятный ком, распутать и разобрать который не представляется возможным. Обезумевший взгляд падает на то, что оказывается ближе всего — растерзанное в клочья тело крупного мужчины, от которого всё ещё несёт морской солью и свежей рыбой, и запах этот Кьярваль ненавидит, мечтает избавиться от него, заставить исчезнуть, дабы тот не ворошил остатки воспоминаний из далёкого-далёкого уже почти что забытого прошлого. Охотник внутри злится, и острые когти вновь впиваются в то, что ещё осталось от тела, без какого-либо промедления они рвут остервенело сухожилия, перерезают мышцы там, где это ещё было возможно, доламывают клетку из рёбер, и кулаки следом впечатывают резкими сильными ударами окрашенные в красный обломки костей в холодный мокрый камень тёмной безлюдной аллеи, постепенно превращая их в пыль. Он держит город в страхе, свой родной город, за которым присматривал, как тайный покровитель, которым он наслаждался, как самой любимой игрушкой… он собственноручно топит эти родные сердцу улицы в крови случайных прохожих, и смеётся, когда наконец охотник внутри замолкает, а жажда отступает на короткий период, позволяя уставшим израненным закоулкам выдохнуть с облегчением. Но ненадолго.

[indent]  « Оно рыщет средь случайных прохожих, что так неосторожно позабыли о том, чтобы укрыться в безопасном месте, скользит по мокрому после только-только пролившегося дождя выложенному древним гладким камнем тротуару, оно начинает охотиться. И оно отчаянно пытается найти, с каждым разом достигая своей страшной цели всё успешнее. Ночь станет на редкость холодной, в воздухе начнёт витать непереносимый тошнотворный запах железа и соли, а город охватит плотный кровавый туман, стоит коснуться которого, и твой последний вздох затеряется в крике прибрежных чаек. Туман начнёт стучаться в окна, ломиться и скрестись своими страшными когтями о двери, оставляя после себя уродливые царапины, он будет обманчиво жалобно молить о помощи на чердаке, призывая беспечных жертв показаться ему. Бойся кровавого тумана, ибо если ты достаточно глуп, чтобы открыть ему, от тебя ничего не останется — ты сгинешь в его холодных смертельных объятиях, и свидетелями твоей страшной смерти будут лишь стены домов и заунывные ветра ».

[indent]  Они придумали страшилку, которой ежедневно матери пугают своих непоседливых детей. Не съешь кашу — тебя заберёт кровавый туман. Будешь плохо разговаривать с отцом — кровавый туман расправится с тобой. Знаешь, что случается с непослушными детьми вроде тебя — на утро в их кроватях остаются лишь кровавые пятна, что оставит после себя туман. Кьярваль столько раз слышал эту историю, и каждый раз её версия меняется, детали переписываются с завидной скоростью, описание кровавого тумана то редеет, то становится более красочным, но каждый раз лишь одно остаётся неизменно, что в общем-то недалеко от правды — его фигура во главе этого тумана, она почти всегда присутствует в страшилке, потому что должен быть кто-то, на кого можно сбросить ответственность за сие страшные злодеяния. За сверхъестественным туманом стоит всего лишь человек, пусть и не совсем обычный — вот, что самое страшное, и никто даже близко не догадывается об истинном положении дел. Никто не знает, кто на самом деле стоит за этими убийствами, никто понятия не имеет, что всё это — всего лишь разминка перед чем-то большим, перед чем-то поистине великим.
[indent]  — О-он мёртв? — женский голос позади дрожит, звук каблуков отражается от стен узенького переулка, куда вампир оттащил то, что осталось от тела. Она медленно приближается, не зная, на что себя обрекает, и её не смущает та грязь, что тянулась из аллеи сюда, ведь она шла по кровавому следу. — Скажите г-господин, он больше не очнётся?
[indent]  — Тц, — Альберих цокает языком, но что-то его всё-таки останавливает от того, чтобы напасть на неё, и поживиться ещё одной душой в эту чудную ночь. Он медленно поднимается с колен, также нарочито медленно и даже лениво разворачивается к девице лицом, позволяя той разглядеть его. С его ладоней стекает ещё свежая кровь, и улыбка его жуткая, лицо тоже перемазано во внутренностях доходяги, который останется лежать на этой помойке до самого утра. Девушка нервно сглатывает, её сердце начинает биться быстрее, в глазах застыл ужас, но она и не думает двигаться с места, не пытается бежать, просто замерла посреди улицы бедняжка, и всё печётся о состоянии того, что даже трупом уже назвать невозможно. — Почему оно тебя так волнует? Знала его?
[indent]  — Д-да, — кивает, дрожа всем телом. Её бледные руки сжимают грязный носовой платок, но одета она не как бедная, скорее, как леди из семьи среднего достатка. Её волосы мокнут под дождём, не прикрытые головным убором, несколько прядей цвета воронового крыла перекрывают её белое, словно свежий тивийский снег лицо — она красива, напоминает ему кого-то. Кровь заливает глаза, Кьярваль не может точно понять кого именно, он хочет подойти к ней ближе. Нет, ему нужно подойти ближе. — Этот к-кусок дерьма вз-зял меня силой. Я ж-желала ему см-мерти, — а, теперь он понимает. Её костюм изорван в некоторых местах, что он даже не приметил с первого взгляда. На губах у юноши играет недобрая усмешка. — Хотела с-сказать с-спасибо вам, господ-дин. Эта м-мразь заслужила т-того, что вы с ним с-сделали, — её осанка выпрямляется, сохраняет остатки отнятого у неё достоинства, но Кьярваль слышит, как трясутся её колени. Что же, на улицах Дануолла, выходит, свершилось правосудие? И кто его свершил? Он?
[indent]  — Зря пришла. Он отобрал твою честь, а я отберу всё остальное, — с этими словами Альберих бросается вперёд с бешеной скоростью, подхватывает на руки девицу и устремляется прочь с улиц города, он уносит её подальше от слишком любопытных глаз не боящихся никаких страшилок и гуляющих по ночам убийц даже в такое время суток. Дождь усиливает свой напор, смывая с его тела кровь и остатки чужого мяса, застрявшие в складках белой атласной рубашки, от которой потом всё равно придётся избавиться. Он останавливается на окраине города, на берегу Ренхэвен, и не сопротивляющаяся до этого момента девушка вдруг начинает трепыхаться, силясь избежать сильной хватки вампира, но, конечно же, тщетно… куда уж ей.
[indent]  — Н-нет, п-прошу! Я н-никому не скажу, я н-ничего н-не видела, сэр, клянусь вам! Только отпусти-ите, умоляю, — она всё-таки вырывается из его рук, да и Кьяр не держал её уже, ему интересно, насколько далеко человечек сможет убежать. Неуклюжее создание даже не бежит, пятится, скорее, но запинается о какой-то камень, падает на мокрый песок, и всё равно продолжает двигаться назад, надеясь как-то отсрочить неизбежное. Кьярваль замирает, наконец, разглядев лицо девицы в свете полной луны. Всего на миг, но, древние боги, как же это было реально, ему показалось, что в её лице он увидел свою давно почившую сестрицу, чьего лица он не видел уже несколько веков. Этой бедняжке не сравниться с ней по красоте, но то, как она на него смотрела сейчас отчего-то навевает лишние воспоминания. В глазах нет больше страха, есть что-то другое, и вампир не знает, что с этим делать.
[indent]  — Каиса? — зачем-то спрашивает он, пытаясь удержать перед собой любимое лицо, будто бы позови он её, и та отзовётся, станет реальностью, но тело вновь начинает двигаться, и наваждение пропадает, смывается с дождём, и нет больше ни намёка на него. Альберих хватает девчонку за предплечье, одним движением поднимает её на ноги и, крепко держа плечи, встряхивает её, пытаясь найти в ней ту, кого он жаждал увидеть сильнее всех на свете. — Нет, это не ты. Но… где же она? — внутри поселяется ответный страх, и его новая жертва это замечает, её сердце успокаивается, не стучит больше так оглушающе, она тянется своей худой мокрой рукой к его лицу и в каком-то ненормальном нежном жесте ведёт ладонью по всё ещё измазанной в крови щеке, этим самым погружая Альбериха в ещё больший ступор.
[indent]  — Не узнаёшь меня? — её голос. Он так похож на голос той, кого Кьярваль так любил. Его драгоценная сестра… Каиса умерла в этом же возрасте. О, как же она упрашивала отнять её жизнь, сделать ему подобной, и с как им же трудом далось ему это решение, но было уже слишком поздно. Он тянул очень долго, как мог… а в итоге ждал, выходит, пока его сестры не станет на этом свете, чтобы не становиться убийцей, который должен был забрать её жизнь по собственной воле. — Но кто же ты? Я тебя не узнаю, — её лицо вновь прекрасно… оно вновь живое, искажённое гримасой бесконечной грусти и разочарования. Она плачет, но эти слёзы быстро теряются в каплях дождя, но от вампира этого всё равно не скроешь, и этот факт бьёт его, пожалуй, больнее, чем однажды вогнутый в самое сердце осиновый кол. Её голос не дрожит, звучит с укором, и это становится поводом задуматься, остановиться на минуту-другую. — В кого превратился мой брат? Мой нежный, добрый, любящий брат. Возможно, ты знал его когда-то… его звали Кьярваль.
[indent]  — Это я, Каиса. Моя милая непоседливая сестрица. Я так люблю тебя, посмотри на меня… это же я, взгляни. Как ты можешь не узнавать меня? — он улыбается слегка безумно, смеётся почти что, прикладывая её околевшие от холода ладони к своему лицу, он портит её фарфоровую кожу красным, но это неважно. Ведь его сестра здесь, совсем рядом, живая. — Почему ты плачешь, малышка? Почему ты смотришь на меня так? — она пытается вырвать руки из его цепких ладоней, она не хочет касаться его, скорее всего он ей противен. Но как же так? Он же всё равно её брат. Всё тот же Кьярваль, с которым они росли бок о бок, пусть и века назад, но это же они. Их никто не мог разлучить, ни родители, ни чёртов Карл, который старательно вёл свою войну против их тандема на протяжении нескольких лет. Даже обращение Кьяра не смогло надолго их отдалить, спустя всего четыре года он нашёл её и выдал себя, пусть и не желая того. А теперь вот она… здесь… прямо перед ним, и во взгляде её нет былой любви, лишь отвращение, ненависть и боль.
[indent]  — Ты не мой брат. Ты весь в крови
[indent]  — Это временно, сестрица, дай мне пару часов, и на мне ни капли чужой жизни не останется.
[indent]  — Нет, Кьяр. Посмотри на себя… ты думал, что топишь в чужой крови город. Но ты утонул в ней сам, — Кьярваль отшатывается от неё, переводит взгляд на своё тело и лишается дара речи. Все его руки, ноги, туловище — всё было покрыто слоем бордовой тягучей жидкости, и теперь она стекала на песок с каплями дождя, смешивалась с ним… и этот процесс не прекращается. С ним что-то не так, нет, так не должно быть, не должно быть. — Ты потерял себя, мой дорогой. Но в твоих силах это исправить.
[indent]  — Нет! — зло шипит он в ответ, в какой-то миг злость перекрывает все эмоции, рождается где-то внутри моментально. Его сестра лжёт, говорит неправду. Этот город заслуживает того, что он с ним делает, и не только город, вся Островная Империя это заслужила, и он в этой истории лишь рука, вершащая правосудие, орудие палача, дождь, смывающий с улиц грязь. — Ты не понимаешь, что говоришь! Они все это заслужили! Каждый из них умрёт, и будет погибать от этих самых рук, пока я сам не решу, когда хватит, и ты мне не указ, — он взмахивает правой рукой, и та меняет очертание на изогнутые обсидиановые когти, будто бы сотворённые из дыма. Кто-то видел очертание его способности, отсюда и пошли сравнения с туманом, с чего и понеслась вся эта канитель с легендой, что даже забавно. Вампир подлетает к стоящей в оцепенении девушке, перехватывает её талию и прижимает к себе сильно-сильно, настолько, что не замечает, как раздаётся подозрительный хруст. — Я не могу утолить эту жажду. Она как зверь сидит внутри, ты не знаешь, о чём говоришь, ты и представить не можешь, через что я прохожу каждый день, сестрица. Этот голод нестерпим, ему нельзя сопротивляться, как ты этого не понимаешь, — шепчет он куда-то за спину не сопротивляющейся и не двигающейся уже давно девушке. — Я не могу с ним бороться.
[indent]  — Ты сможешь. Я помогу, — она отстраняется от него, смотрит на него уже побледневшими мёртвыми глазами и улыбается. Это снова она. Её нежные руки касаются его когтей, не боятся остроты сравнимой разве что с только-только наточенным лезвием гильотины, и вонзает их в себя, пропарывая живот. — Ты больше не убьёшь никого. Обещай мне… б-брат
[indent]  — Нет! Каиса! — изо рта вырывается звериный рёв, и Кьярваль едва успевает подхватить её падающую на землю, возвращая руке её прежний вид. Он обнимает её тело, истекающее свежей кровью, и в любой другой ситуации он бы набросился на неё, вобрал в себя её всю до последней капли, но сейчас он только и может что обнимать девушку и слушать, как внутри что-то разрывается на части. Кожа вампира лопается, исходит вся трещинами, и по щекам вновь течёт кровь, но уже не чужая — собственные слёзы падают на её застывшее в оцепенении красивое личико. — Я обещаю. Я обещаю тебе, клянусь. Клянусь Аутсайдером, Бездной, всеми древними богами, что больше ни одна живая душа не падёт от моей руки… прошу, сестрица, вернись ко мне, вернись, — он сжимает её худенькую фигурку в руках и плачет, уткнувшись в холодную безжизненную шею, пока внутри не становится, наконец, тихо и пусто.

[indent]  « Но на утро туман рассеется, и перепуганные от то и дело раздававшихся по городу криков, стражники выйдут, наконец, из своих сторожек и последуют за кровавыми лужами на поиски тех, кого найти им не суждено. Найдут они только реки крови и окрашенные в красный стены особняков, они увидят багровые отпечатки на стёклах окон местных лавок и магазинчиков. Они будут гадать, что произошло с бедолагами, что кричали всю ночь, но от которых не осталось ничего, кроме кровавой пыльцы, что отныне станет краской для их собственных жилищ. Никто больше не станет их искать, потому что каждый знает: то, что кровавый туман присвоит себе, сгинет навеки.
[indent]   … И лишь немногие знают, что у тумана есть хозяин, а видели его лишь те, кому чудом спастись удалось. Когда города вот-вот коснутся ласковые лучи утреннего солнца, когда зловещий туман, наконец, рассеется, на месте, где когда-то лежало чьё-то тело, ты лишь украдкой сможешь разглядеть силуэт высокого господина с красными глазами и длинными алыми волосами, спадающими ниже плеч. Этот юноша с ослепительно белой кожей и мёртвым взглядом красив настолько, насколько смертелен его ручной туман. Молись, молись каждую ночь, чтобы не встретить его однажды, потому что тогда уже ничто не сможет уберечь тебя от гибели ».

[indent]  Кьярваль не знает, сколько он так просидел с ней на руках, да и это неважно, в общем-то, но его кожи касаются лучи яркого дневного солнца, буквально опаляя ту своим теплом. Когда-то мокрый песок стал сухим, и когда-то пышущее сочащееся жизнью тело, что покоилось в его руках, обернулось разложившимся смердящим трупом, став лишь отдалённым напоминанием о том, что с ним приключилось. Он вернёт останки девушки её родителям, оплатит похороны, и оставит им значительную денежную сумму, которая, конечно же, не сможет скрасить всю ту боль от потери, которая будет отравлять их сердца ещё долгие годы. Он соберёт свои вещи и уедет из Дануолла, а куда — неважно. У него теперь есть новая цель, ради которой стоило уничтожить кровавый туман и всё, что могло пробудить его вновь — начать жить с нуля, стать чем-то или… кем-то новым. Кем-то, кто отныне будет дорожить каждой человеческой жизнью, ведь он дал обещание, и чтоб ему сквозь землю провалиться, если однажды ему придётся его нарушить.

[nick]kjar[/nick][icon]https://i.imgur.com/Mf5SzyU.gif[/icon]

+1


Вы здесь » — LABL — » — vampwolf — » « dead weight »


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно